мысли. Младший брат верно сказал: не годится добропорядочной девице так думать о незнакомом мужчине, особенно накануне собственной помолвки. Правда, дочь Ульсан никогда не относила себя к числу добропорядочных девиц, но все равно, не к месту размышлять о таких нелепых вещах, стоя посреди улицы над мертвыми телами.
– Пойдем-ка отсюда, сестрица, – позвал Азин, как будто прочел ее мысли. – Лучше вернемся домой. По-моему, у нас довольно было развлечений для одной ночи.
* * *
Громкий скрип и стук вывел десятника привратной стражи из состояния полудремы. Дернувшись и чуть не свалившись со скамьи, десятник шумно выругался и поспешил наружу из приятного тепла караулки. Эти звуки он не мог не узнать – кто-то открывал ворота, чего никак не должно быть. Десятник не первый год нес службу у Врат Пяти Всадников – название появилось потому, что пятеро конных могли свободно проехать под привратной аркой – и за все это время лишь несколько раз видел, как ворота открываются ночью. Закон есть закон: с наступлением темноты город закрывают. Не успел – сам виноват, жди завтрашнего дня.
А сейчас случилось нечто совсем из ряда вон выходящее: мало того, что кто-то раскрывал ворота, так еще и не спросив дозволения у него, начальника караула! На бегу поправляя шлем, десятник уже готовился учинить подчиненным заслуженный разнос, но запнулся на полушаге и застыл на месте. Как бы он ни был зол, а пришлось прикусить язык. Шутка ли – механизм, приводящий в движение тяжелые створки, вращали не его солдаты, а воины в доспехах дворцовой гвардии. По сравнению с гвардейцами городские стражники невысоко летали, а на офицере, пришедшем с ними, был высокий шлем с ярко-красным плюмажем, и его наплечники украшала серебряная насечка. Сотенный командир! Рядом с офицером такого ранга начальник привратной стражи – все равно, что в волчьей стае подросток-одногодок рядом с вожаком. Десятник сглотнул комок в горле. Желание браниться, раздавать зуботычины и вообще привлекать к себе внимание мигом улетучилось. Но все-таки у него тоже были обязанности, и по закону даже гвардейцы не могли позволить себе такое самоуправство. Вот так всегда с этими важными господами: уступишь им, и окажешься в чем-нибудь виноватым, а встрянешь некстати – тоже добра не жди. Но молчать было нельзя, и десятник нерешительно шагнул вперед:
– Господин сотенный, прошу простить, но я обязан…
Офицер не дал бедняге договорить и не удостоил ответом, но поднял руку, показывая зажатый в пальцах предмет. Свет факелов заиграл на небольшом серебряном ключике с искусно выполненной гравировкой.
Тут уж десятнику осталось только заткнуться. Серебряный ключ давал своему обладателю право открывать и закрывать любые ворота, как во внешней городской стене, так и во внутренней, что отделяла Темный Город от Светлого. Но так лучше – здраво рассудил десятник. Коль скоро у гвардейцев символ власти, то его дело маленькое: стоять в стороне и помалкивать. Что воин и сделал, отступив в тень караулки и наблюдая, как расширяется просвет между тяжелыми, окованными железом
