к Боровицкому, перевёл дыхание и медленно, отчётливо сказал:
– Хочу развестись с женой.
Тот молчал, ожидая подробностей. А я задумался: что сказать? Правду, конечно. Придётся её потом на суде говорить. Вдруг Настю начнут вызывать? От этой мысли в жар бросило.
– Она мне изменила и исчезла.
– Как давно? – деловито спросил Боровицкий, шустро делая пометки в большом блокноте с золотым тиснением. Надо же, не думал, что такими кто-то ещё пользуется, давно на планшеты перешли.
– Три года назад.
– И за это время ни разу не объявлялась?
– Я не видел. С дочерью виделась несколько раз, иногда ей звонит.
– Сколько дочери лет?
Вопросы вылетали, как пулемётная очередь, безжалостные и стремительные. Били прямо в цель, заставляя вытаскивать наружу всё, что предпочёл бы забыть. Когда Боровицкий замолчал, я потянулся к кофе, замечая, что руки слегка подрагивают. Давно меня так не потрошили.
– Вы не заключали брачный договор, значит, всё имущество будет поделено пополам. Но, – он поднял палец, на котором блеснул перстень, – если сможем доказать, что она фактически не являлась вашей женой последние три года, получится отделаться малой кровью.
– Какой кровью? – усмехнулся я. – У неё своего имущества полно, дочь не нужна.
– Хотите лишить её родительских прав?
– Хочу. – Я даже вперёд подался, упёрся локтями в колени. – Хочу, но не могу, Настю жалко. Она не заслужила. Если мать захочет определить время общения, препятствовать не стану.
– Это если мы найдём её. А искать придётся, вы же понимаете? Если бы не было ребёнка, было бы проще, а так только суд.
Это я прекрасно понимал. Мечтал только, чтобы новости в прессу не просочились. Громкий развод может больно ударить по компании. Партнёрам всё равно, а вот конкуренты могут раздуть из мухи слона, вывернуть всё так, что репутация пострадает. Отряхнусь, конечно, не впервой, но снова проходить через это не хочу.
От Боровицкого я уходил, крепко задумавшись над его словами. Будут искать Диану. Не исключено, что найдут, и… Мы снова увидимся. Хочется верить, что уже в суде.
Какая она сейчас? Сильно изменилась? Чем больше об этом думал, тем больше понимал, что образ размылся в голове, а голос давно перестал звучать в ушах. Я почти не помнил, как она выглядит, только детали, мелкие и яркие. Даже улыбка и повадки Дианины, что Насте приписывал, всё же больше дочке принадлежали. Диана постепенно становилась фантомом, и всё, за что я цеплялся – воспоминания о чувствах и эмоциях, которые она мне дарила когда-то. Ключевым здесь было прошедшее время.
Наверное, это поход к адвокату так повлиял – легче дышать стало. Недосказанность давила годами, а тут – впереди замаячила свобода.
Когда вышел из офисного здания не сразу понял, что не так. Поднял глаза – с серого неба сыпалась какая-то мелкая труха, не похожая ни на дождь, ни на морось. До машины
