сопереживать людям и направлять их в священной борьбе со страданиями. Но так как исходно все первые порождения Господина богов – лишь созерцатели, не способные сопереживать никому и ничему, то не разумней ли тогда всем людям стремиться к сверхчеловеку, оставив призрачную надежду о схождении богов Первопричин на землю – ведь это было бы для них унижением!
Выходит, что сейчас, – добавил на своих «счётах» Заратуштра, – не дожидаясь Пришествия, уже Первому из двух зачинателей мировых имперских верований38 ничего не останется, как выбрать путь к сверхчеловеку!
И Заратуштра задумался о далёких трудностях, о временах, когда появятся страдания, существование которых сейчас невидимо. Вот тогда опыт пути Первого и окажется востребованным. При этом ученики Татхаагаты найдут причины новых горестей, отработают методы их уничтожения и накопленный опыт выгрузят… Но куда? В место пребывания буддийского сверхчеловека, в нирвану? В место, где вообще нет никаких страданий?
И уже во второй раз Заратуштра подумал: Какой толк в стараниях буддийских жрецов уровня архата будет, если тот архат, стремясь стать буддой, по определению осознанно лишает себя способности ни видеть в нирване хоть какие бы то ни были причины страданий людей, ни блокировать на земле эти причины своей мудростью?! Он в каком пространстве намеревается расточать мощь своего Добра? Какой толк уходить человеку в нирвану, если известно, что в брамфатуре Земли единовременно может пребывать только один Будда; все же остальные люди, которым удалось избавиться от всех клешей и побочных дхарм, ныне пребывают в иных Пространствах и Времени.
«Нирвана – вот счастье!» – говорит Татхаагата.
«Но разве может быть счастье там, где нет творчества, созидания, любви и эроса?» – так говорит Заратуштра.
В ответ Заратуштра услышал: «Счастье как раз в том, чтобы ничего не чувствовать!» – но чьи были эти слова?
*
Вот и ангелы – эти служки-конторщики у богов-чиновников той Саги39: их беда состояла в том, что им не требовалось бороться, чтобы добиться славы; они рождались в этой славе, в ней пребывали, они были одной с ней субстанции, и они по определению ничего не могли чувствовать душой, которой у них и не было вовсе. Чего в таком случае оставалось им желать? У них даже не было возможности придумывать себе желания, так как у них нет и не было никогда самого «органа», порождающего желания. – Нет положения более ирреального и более горестного, чем когда слова «творить» и «примитивно существовать» сливаются в одно понятие!
Нет ни свободы, ни «подлинной жизни» без знания о том, как освобождаться от того, чем владеешь. Но внучата Неопознанного Совестью установят и их культ в партитуре Столбовой дороги; они услышат лишь отголоски слов гармонии: «Красота не только в звукоряде, но и в паузах». Но слыша только «звон», но не зная где он, они поймут, что ангелы и есть те самые паузы – ведь, на первый взгляд, так похожа эта
Видимо, ещё отрыжкой идей убогого философастера Гегеля происходит убеждение, что иудаизм и буддизм есть мировые религии. При том, что первая религия является сугубо местечковой (локальной) еврейской верой, а буддизм – это вообще не религия, а учение. Всего же мировых религий де-факто две: христианство и ислам.
В Древней Греции существовал институт гонцов (неофициальных ходящих СМИ) и глашатаев (официальных). Первые назывались
