вы не сомневаетесь в том, что ее смерть явилась результатом преднамеренного убийства, – проговорил он почти непринужденным тоном. – Вам известно, что произошло?
Женщина глотнула воздуху:
– Она не упала, ее столкнули.
– Откуда вам это известно?
– Я слышала, как она воскликнула: «Нет, нет, преподобный!» Моя мать тогда находилась в дверях. Она не различила подробностей за краем ширмы, но ей показалось, что она видела мужчину, уходившего с площадки в коридор. Зачем не виноватому ни в чем человеку в таком случае уходить, вместо того чтобы поспешить к ней на помощь? – Огонь в глазах Трифены вызывал Томаса на спор.
– Вы сказали, что ее убили те, кому она доверяла, – напомнил он. – А от кого она могла ждать нападения, миссис Уикхэм?
– От истеблишмента, от предпочтения мужской силы и от ограничений свободы мысли, чувства и воображения, – ответила молодая вдова возмущенным тоном.
– Понятно.
– Нет, вы не понимаете этого! – возразила женщина. – Вы абсолютно ничего не понимаете!
Суперинтендант опустил руки в карманы:
– Ну, возможно, вы и правы. Если бы я боролся за эти идеи и был не мужчиной, а женщиной, то считал бы одного из высших церковных сановников опорой сторонников привилегий и сохранения текущего положения дел. В них я бы видел своих противников, даже своих врагов.
К лицу миссис Уикхэм прихлынула краска. Она открыла было рот, но промолчала.
– Итак, кого Юнити относила к числу своих врагов? – настойчивым тоном продолжил полицейский.
Его новая знакомая с трудом овладела собой: плечи ее застыли, а кулаки напряглись. Вопрос заставил ее собраться, и это было легче, чем горевать.
– Никого в этом доме, – ответила она. – Человек абсолютно честный и открытый, относящийся ко всем без страха и лжи, не станет ожидать подобного насилия, скрытого за лицом дружбы.
– Вижу, вы высоко ценили мисс Беллвуд, – заметил Питт. – Не можете ли вы рассказать мне о ней подробнее, чтобы я мог попытаться понять, что именно здесь произошло?
Трифена слегка смягчилась, и на лице ее отразилась явная ранимость и даже ощущение своего одиночества – в новом и жутком смысле.
– Юнити верила в прогресс, в движение общества к большей свободе для всех и каждого, – с гордостью произнесла она. – Для всех людей, но в особенности для тех, кто столетиями терпел угнетение, исполнял навязанные и нежеланные обязанности, не имел возможности учиться и расти, использовать имеющиеся у них таланты и возвышать их до великого искусства. – Она нахмурилась. – Вам известно, суперинтендант, сколько женщин, сочинявших музыку или рисовавших картины, были вынуждены публиковать или выставлять свои работы только под именем отца или брата?
Голос ее возвысился – гневная вспышка едва ли не душила Трифену. Ладони ее сжались в кулаки по бокам тела, руки чуть согнулись в локтях:
– Можете ли вы представить себе нечто худшее, чем когда
