раскрытие этого дела.
– Ну что, Энн, как у тебя дела? – Вопрос застал меня врасплох. Я положила все фото, кроме одного, на стол и обернулась, чтобы посмотреть, кто его задал. Это был агент Джон Дуглас.
– Хорошо, – сказала я. – Кто бы это ни сделал, он становится увереннее. Взгляни на эти раны. – Я вручила Дугласу фото груди второго погибшего. – Это уже не хаотичные удары. Он наносил их более обдуманно.
Дуглас кивнул. Я понимала, что его не интересовала ни фотография, ни то, что я о ней думала. Он хотел проверить, как я справляюсь со страшными подробностями этого дела. На моей памяти это было не впервые. Как и Бюро в целом, Дуглас и остальные агенты постоянно проверяли своих коллег на слабину, причем совершенно не скрывая этого. Кстати, одним из любимых тестов Дугласа был человеческий череп, выставленный на всеобщее обозрение на его рабочем столе. Если зашедший в его кабинет человек старательно отводил от черепа глаза, то тест считался проваленным. Единственным способом пройти его было обратить на это украшение стола мимолетное внимание и как ни в чем не бывало перейти к своему делу.
Я прошла этот тест на череп, равно как и целый ряд других. На самом деле к моменту этой встречи с Дугласом в бомбоубежище я уже показала себя достаточно неплохо, чтобы заслужить грамоту за подписью и.о. директора ФБР Джеймса Маккензи и быть официально зачисленной в штат ОПА. Но даже такой беспрецедентный шаг Бюро не вполне убедил моих коллег. Им требовалось доказательство того, что я – женщина и человек со стороны – способна выдержать зрелище самого жестокого насилия.
Успешное прохождение этого последнего экзамена означало, что я смогу принять участие в проекте Дугласа и Ресслера, которым они без особой огласки занимались с начала этого года. Их захватила одна идея, противоречившая сложившейся практике следственной работы. На протяжении десятилетий правоохранители списывали некоторые преступления на акты чистого безумия, которые не подлежат никаким рациональным объяснениям. Но Дуглас и Ресслер считали иначе. Они хотели расспросить осужденных убийц относительно мотивов их поступков и, таким образом, получить возможность радикально изменять ход следственных действий и использовать против преступников их же психологические особенности. В Бюро идею о неофициальных беседах с осужденными серийными убийцами поддержали. Но ни Дуглас, ни Ресслер не обладали обширными познаниями в психологии. Для осмысления полученных данных им требовалась помощь с формализацией подходов и систематизацией методов сбора информации. И тут появилась я.
Будучи профессиональным психиатром, доктором наук, я разбиралась как в психологических особенностях опасных индивидов, так и в том, что нужно сделать для превращения такого рода путаных и неупорядоченных материалов в стандартизированное исследование. К тому же я несколько лет работала с жертвами сексуального насилия. Но самое главное, я хорошо сознавала, что стоит на кону, и понимала,
