жизнь. Мне кажется, что “сон” или “грезы” – неправильное описание. В таких снах я как будто возвращаюсь домой.
Как только я, как мне кажется, проваливаюсь в сон, я словно наполовину просыпаюсь.
Я опять в доме Старейшин, но теперь здесь только я и Черный человек. Его нагота и притягивает, и отталкивает. Во рту у меня вкус лесной малины и браги. Я подхожу к Черному человеку. Горелой плотью пахнет сильнее, чем утром.
Черный человек вдруг открывает глаза и улыбается. В его улыбке самая чистая доброта; глаза так ярко сияют от счастья, что счастье переполняет и меня.
Черный человек берет меня за руку, я вдруг отрешаюсь от всего – от времени и пространства – и проваливаюсь куда-то, все глубже, глубже – или внутрь чего-то.
Здесь не темно, здесь все сплошной свет, и я вдруг понимаю, кто он, этот Черный человек.
Тело в очаге – всего лишь одна из личин, которые он носит. Я вижу их все. Все его образы. И у всех одни и те же глаза.
Я в Америке, иду рядом с ним по хлопковой плантации; а вот мы в кибитке посреди русской степи – возвращаемся из Самарканда, везем шелк; мы противостоим смерти в полевом госпитале во Фландрии и плаваем среди кувшинок в карельском озере; мы лежим, обнявшись, в деревянной, пахнущей дегтем лодке, и наши тела сливаются в божественном единении под множеством небес – то в тени египетских пирамид, то под небом, по которому снуют странные корабли из блестящего металла; мы сидим у окон, через которые время и пространство видны насквозь, и болтаем друг с другом через эти невероятные окна из разных мест земли; в будущем, в прошлом, всегда вместе, бок о бок мы движемся сквозь столетия – сквозь тысячелетия даже. Мы мужчины и женщины, а иногда принимаем облик зверей. Мы Стина и Ингар, и пребудем ими тысячи лет.
Проживая все это в себе, я знаю, что каждый явленный мне образ обрамлен одним-единственным чувством. Образы не могут существовать без того главного, что разлито вокруг нас.
Любовь. Рама, фундамент, все краски творения, круговорот времени – все это любовь!
Она везде, она для всех – даже для самых заблудших, павших ниже всех. Может быть, им любви уготовано больше, чем другим, ибо заблудшие нуждаются в ней более других.
Это светлое место за пределами времени и пространства и есть настоящее, истинное существование; жизнь земная похожа на работу – необходимое зло, с которым время от времени приходится мириться. Но когда человек попадает в то, другое место, ему становится ясно все, и земная жизнь начинает казаться отдаленной, похожей на сон, она тускнеет и почти стирается из памяти.
Меня будит отец – с испуганным лицом трясет меня за плечи.
“Не покидай нас, Стина!”
Отец говорит, что я была без памяти едва ли час, но я готова поклясться, что пребывала в том чудесном мире всю свою жизнь и даже дольше. Тысячи страниц в дневнике и близко не хватит, чтобы описать его.
Никогда еще я не чувствовала себя настолько живой.
Глава 16
Следственная тюрьма
