и опускаются руки с занесенным оружием. А дрегва… Мужчины бежали, женщины визгливо звали детей, пьяные неуклюже поднимались и тут же падали под ударами тесаков набежчиков. Кое-кто из дреговичей все же оказывал сопротивление, отбивался чем попало – оглоблей, вертелом, бычьей костью. Но большинство народа все же разбегалось. Опрокидывали столы, за которыми только что пировали, торговые лотки; люди пробирались под возами, прыгали через пламя, неслись куда-то. Те, кто не совсем разум потерял, спешили к капищу: если успеют заскочить за ограду, их не тронут – под защитой священного места даже дикие древляне не осмелятся их погубить. Но тех, кто в панике метались или глупо неслись к реке, к лесу, – кого рубили, кого арканили петлей, валили. Однако большая часть дреговичей привычно кинулась под защиту детинца Турова. Оттуда уже высыпали защитники – поляне, обороняли бегущих.
Наблюдая из своего укрытия, Торир видел, что дружинники полянские не зря ели хлеб дрегвы. Когда и опомниться-то успели, выстроились стеной, сомкнули щиты, сдерживая натиск древлян, отступали медленно, давая людям время укрыться за частоколом. Сами же оборонялись яростно. На них накатывала дикая, визжащая, воющая орава древлян и отхлынывала, оставляя на земле убитых, оглушенных, раненых. Но брали не выучкой, брали численностью. И ряды полянских хоробров-защитников редели; они отбивались, но уже было ясно, что все они смертники.
Торир даже привстал.
– Пусть светлый Ирий встретит вас, витязи! А эти… Эх, не умеют воевать варвары.
Это касалось уже древлян. По мнению Торира, им не схлестываться с обученными воинами надо было, а стараться захватить ворота детинца. Но вот створки дрогнули, стали сближаться. Закрылись.
Древляне если что и сообразили, то поздно. Выместили свой гнев на защитниках града, всех изрубили жестоко, в плен не брали. Но для витязя достойнее пасть в бою, не носить ошейник раба. В этом для них была последняя воинская удача.
Торир невольно поднял руку, последним приветствием салютуя павшим. Но пока детинец Турова не пал, победа древлян не выглядела полной. Так, еще один удачный набег. Вот если бы надоумить их осадить детинец да помочь взять его… Как?
Торир вернулся в лес, где оставил Малагу. Вынул доспехи из сумы, облачился, стянул поплотнее кольчугу, проверил лезвие меча, взмахнул им, словно разминая руку. Коня отвел подальше в лес, не стреножил, а обнял за шею, перед тем как уйти.
– Долго не задержусь, – прошептал он на ухо любимцу. – Но если не дождешься – тогда ты свободен.
Поцеловал в шелковистую морду и пошел, не оглядываясь. Конь сейчас был единственным, кто оставлял в душе тепло. Все остальное волчье, звериное. Так и надо перед схваткой. Ни малейшего колебания, ни жалости, ни страха. Иначе диких древлян не подчинить. А они должны понять, что пришел более сильный, более лютый. Они обязаны признать его.
И все же, когда Торир опять наблюдал за происходящим с опушки леса, даже его собранная в кулак воля дрогнула. Его передернуло, хотя, казалось, он был
