на них с ведрами и тряпками. Жутко устали, пока не вымыли все окна. В кассе павильона платить за наш труд отказались на том основании, что сумма столь велика, что ее нельзя выплатить детям. Нам сказали, что деньги должен получить кто-нибудь из взрослых. Но если у вас нет мамы, говорили нам, пусть придет папа и получит ваш заработок. Папа пришел, деньги получил и сказал нам:
«Я вас кормлю и это мои деньги, а не ваши».
Платить за школу снова было нечем. А учиться было необходимо. Мы понимали, что без учебы мы пропадем.
Образование, по совету отца, мне можно было бесплатно получить, поступив в артиллерийское училище, открывшееся весной 1941 года в конце Кропоткинской улицы (ныне – Пречистенка) в помещении школы рядом с Пушкинским музеем. Курсанты училища, говорил отец, живут «на всем готовом». Мне же претила воинская муштра, без которой, как можно было догадаться, в таком обучении не обойтись. И я, как только мог, тянул с поступлением в училище.
Так или иначе, но настал час, когда мне все же пришлось писать заявление с просьбой о зачислении в артиллерийское училище. Нас – абитуриентов – собралось человек сорок в залитой ярким солнечным светом большой классной комнате. Будущие артиллеристы скрипели перьями, склонив головы над белыми листами бумаги. Скрипел и я. Вдруг за своей спиной я услышал негодующее сопение, кряхтение и раздраженный голос: «Такие неучи нам не нужны»!
Я обернулся.
Передо мной стоял очень симпатичный, невысокого роста с седой головой и небольшими седыми усиками, стройный, подтянутый офицер. Начальник училища? Грозно нахмурив брови и сверкая очами, он негодующе двинулся прочь, презрительно бросив взгляд на мою писанину.
Я обиделся до глубины души, поскольку никак не чувствовал себя неучем. Я не только хорошо учился, но и круг моих умственных интересов для семиклассника был довольно широк: по мере своих сил я пытался разобраться в основах набиравшей тогда силу ядерной физики и почитывал философскую литературу.
«От волнения допустил описку», – стучало у меня в висках. Нельзя же по одной только ошибке делать такое заключение. Впрочем, офицер был прав, ошибка – дичайшая:
«Начальнику Артиллерийского училища…»
Как я мог допустить такую ляпу?!
Гнев офицера вновь заставил задуматься, правильно ли я делаю, что поступаю в военное училище, не испытывая к военному поприщу никакого интереса? «На всем готовом». Но какой ценой? И нужно ли мне это «все готовое»? Ведь целыми днями придется заниматься строевой подготовкой – кругом, шагом марш, смирно, вольно!
«Нет, не правильно! Это не по мне, не мое!» – был мой безмолвный ответ офицеру и самому себе.
Теперь нужно было уходить, желательно по-английски, не попрощавшись. Приняв такое решение, я перевернул злосчастное заявление чистой стороной вверх, и, не двигаясь, стал исподволь наблюдать за офицером, ожидая, когда он повернется ко мне спиной.
Улучив подходящий момент, я встал из-за стола и, стараясь
