не привыкшего хитрить. И ему даже начало казаться, что Бегин в курсе, хотя он понимал, что все это бред и игра совести в его голове.
– Как себя чувствуешь? – начал с другой стороны Рябцев. – Не спал же ни хрена ночью.
Бегин пожал плечами.
– Ты это, – осторожно продолжал Рябцев. – Принял лишка походу вчера…?
Бегин откликнулся не сразу.
– Это было заметно?
– Естественно, было. Особенно ночью… – Рябцев помолчал, думая, продолжать или нет, но все-таки позволил себе открыть рот снова. – Знаешь… Не мое дело, конечно. Ты старший следователь по делу, тебя сюда высокие люди из Москвы прислали, и все такое. Но… Ты бы завязывал с этим делом. Ты не подумай, что я в душу лезу, нет. Просто… – опер вздохнул. – Я одно время тоже выпивал. Сильно выпивал. Каждый день. По личным причинам. Остановиться не мог. Это достаточно долго продолжалось. А потом, когда жизнь потихоньку устаканилась, я обернулся назад. Посмотрел типа со стороны. Так вот, ничего хорошего в этом нет. Ты просто гробишь себя. Спускаешь собственную жизнь и здоровье в унитаз. Ты думаешь, что получаешь какую-то поддержку, что благодаря бухлу тебе легче пережить какие-то вещи… Но это все обман. Ты просто медленно убиваешь себя, свою нервную систему, свои внутренние органы. Свои мозги. Вся эта поддержка, все эти мысли, что с бутылкой пережить что-то легче… Это вранье и обман, которые внушает тебе эта самая бутылка. Отрава шепчет тебе, и ты ведешься, думаешь, что слышишь собственный внутренний голос.
Рябцев вдруг поймал себя на мысли, что болтает без умолку, а Бегин ни разу даже не взглянул на него. И опер осторожно закончил:
– Понимаешь?
Бегин курил, выдыхая в чуть приоткрытое окно тонкие струйки дыма, и ответил не сразу.
– Ты ничего не знаешь обо мне, – устало произнес он. – Ты ничего не знаешь о моей жизни. О том, через что я прошел. Ты не знаешь вообще ничего. Меня очень умиляют люди, которые, абсолютно не зная предмета обсуждения, лезут раздавать свои якобы бесценные, но на самом деле нахрен никому не упавшие советы. И пусть этим чувством собственной важности и собственной псевдо-мудрости страдают почти все, я большую часть времени готов закрывать на это глаза. В конце концов, люди – это просто люди. Но иногда эта навязчивость и тупость напрягает. – Бегин выбросил в окно окурок и, поднимая стекло, одарил Рябцева холодным взглядом. – И да, ты прав, это не твое дело. Просто крути эту чертову баранку.
Рябцева словно ударили. Он бы с удовольствием сейчас вырубил этого наглого урода коротким ударом в челюсть, это заняло бы меньше секунды – тот бы даже не понял, что произошло.
Но Рябцев ничего не сделал. Он даже не издал ни звука. Лишь стиснул зубы и вперил взгляд вперед.
***
Сбор объявили ровно в 11 вечера на пустыре на Юго-Западе. Пустырь был знакомым, очень часто стритрейсеры собирались здесь – в паре минут езды от пустыря находилась улочка, идеально
