что, не видите, что он с ума сошёл? Всё, труба, крыша поехала.
Мы не могли поверить. Шура объяснил, что просидевший два месяца в маленькой комнате кот считал мир существующим только в видимом ему объёме. Попав на огромный плоский берег, увидев ревущее море, Циркуль от страха сошёл с ума. Очень просто.
Шура забрал его в санчасть. Через час мы хоронили усыплённого кота на том же берегу. Фиштейн, растивший Циркуля с младых ногтей, был потрясён. Огладив холмик песка руками, он поднялся с колен, закрыл лицо руками и пошёл прочь. Мы его не останавливали.
Лазаретная любовь
В лазарете хорошо. Спишь, сколько сможешь, кормят по-флотски, вкусно и много. Всё заживает на мне как на собаке, только непрерывно ноют обмороженные уши и руки. Пальцы греют в парафиновых ванночках. Кожа с головы в некоторых местах слезла.
Медсестра Юля красива, как Венера Боттичелли. По вечерам я прихожу к ней в процедурную, сажусь за стеклянный столик, укладываю покрасивее на груди раненые руки. Она смотрит прямо мне в глаза, медленно-медленно улыбается, до того, что я краснею и чувствую, как сердце обрывается и неровно прыгает в груди. Во рту сухо, как в пустыне Такла-Макан. Она наливает мне чаю в белую керамическую чашку, наклоняясь над столиком, и в декольте белого халата, туго обтянувшего талию и бедра, я вижу две полных нежных груди в белых кружевных чашечках, обнажённые почти до самых сосков. Я не могу оторвать глаз, почти парализованный этим зрелищем, а она опять усмехается, не торопясь одёргивает халат и грудным крещендо произносит:
– Ну-у-у, что же мы молчим? Расскажи ещё что-нибудь, ты же у нас артист.
– О чём? – глупо переспрашиваю я. – Уже вроде всё рассказал.
– О девочках. У тебя есть кто-нибудь? – И усмехается проницательно. – А? Ну что же ты молчишь, мне скучно! Уйду сейчас, и сиди себе в палате.
– Нет у меня никого. – И неожиданно добавляю: – Кроме тебя. Юля машет на меня смуглой рукой, рассыпая из ложечки глюкозу.
Мы её добавляем в чай вместо сахара. Она неудержимо смеётся, встаёт, подходит ко мне, обнимает, гладит по голове, прижимает к своей небесной груди, целует в лоб и щеки, и я от счастья говорю ей прямо в горячие губы:
– Юля, я тебя люблю больше всего на свете, ты моя царевна-Лебедь! Выходи за меня замуж, душа моя!
Она вздрагивает и выпускает меня из объятий:
– Эх ты, всё испортил! Дур-рак ты! Ну ты и дура-ак…
– Почему, Юля, что случилось? Что я не так сказал?
– Отстань от меня! – Она вспыхивает, ходит по процедурной, захлопывает раскрытый журнал назначений, закрывает распахнутую дверцу стеклянного шкафа, подходит к чайнику и машинально включает его в сеть. – Тоже мне, жених. Ты на себя-то посмотри, зелень подкильная!
– Ну извини меня, я не то сказал, наверное. Извини, душа моя. – Я притягиваю её к себе и прижимаюсь щекой к тёплому упругому животу.
Она
