из хлебных крошек, ведущая к поляне.
– Уильям, – пролепетала она, еле в силах говорить, еле в силах произнести его имя. – Уильям.
Он двинулся в ее сторону, тяжело топая, и Мэтти знала, что должна бояться, ведь на его лице было написано: он не станет ждать до дома. Он хочет наказать ее сейчас.
Она судорожно сглотнула и указала вверх, попыталась объясниться, но муж уже навис над ней.
– Деревья, Уильям, – сказала Мэтти, но звук получился слишком тихим и шел будто издалека, а слова высохли в горле, ведь часть ее еще стояла под елкой и смотрела на имя на рождественском чулке.
Потом на нее обрушились кулаки, и больше она уже ничего не помнила.
Глава четвертая
Мэтти очнулась оттого, что закашлялась, потом начала давиться и сразу поняла – рот полон крови; с ней уже такое бывало, и не раз. Голова ударялась о землю, в волосах был снег, он забился под шарф и пальто. Шапку она потеряла. Мэтти лежала на спине; безжалостная рука держала ее за лодыжку и дергала за собой, как санки за веревочку.
Уильям остановился, оглянулся и бросил на нее полный презрения взгляд. Отпустил ее ногу; та упала на землю. Мэтти вскрикнула.
– Вставай, никчемная сучка. Очнулась, так иди сама.
Мэтти посмотрела на него, затем взглянула на деревья. Трупиков животных не было. Должно быть, Уильям утащил ее с территории зверя.
А может, зверь просто не успел пометить все деревья. Может, он хочет оставить свой след на всех деревьях в лесу, всех до единого.
– Вставай, я сказал. – Муж пнул ее в ребра, и Мэтти перекатилась на бок. Все тело болело. – Через несколько часов солнце сядет, а я не собираюсь тащить тебя до самого дома.
Мэтти сплюнула в снег кровь. Та была ярко-красной, как полотнище матадора, как помада, как дорожный знак.
«Красный значит “стоп”, – подумала она. – Красный значит “я так больше не могу”».
Но Мэтти все равно попыталась подняться на подгибающиеся ноги. Не вышло; она снова повалилась на снег.
Уильям схватил ее за грудки и поднял вверх, оторвав от земли; стопы болтались где-то на уровне его коленей. Его лицо было совсем рядом; оно уже не пылало яростью, на смену пламени пришел лед.
Мэтти предпочитала пламя. Лед всегда причинял больше боли.
– Слушай внимательно, Марта. Ты получила, что заслужила, а раз заслужила, то пойдешь домой сама, на своих ногах. Не будешь поспевать – я за тобой не вернусь. Если не доберешься до дома к закату, то, когда придешь, будет хуже. Ты – мой сосуд, я буду делать с тобой, что моей душе угодно. Тебе ясно? Шагай.
Он отпустил ее, и, конечно же, Мэтти не смогла устоять на ногах, так сильны были боль и смятение. Она опять упала.
Казалось, костей у нее больше не было, перед глазами все вертелось и кружилось. И тут она осознала, что один глаз у нее не видит.
Мэтти осторожно потрогала невидящий глаз, но нащупала лишь опухшую плоть, а коснувшись ее, испытала такую боль, что вскрикнула.
