уже видел ее, пытался отыскать и ухватиться за полу ее звездного плаща.
Фауст молчал, он чувствовал, что лучше ничего не говорить вовсе, пусть говорит он сам, это для него важно, раз пришел.
№№№№№№
В комнате повеяло могильным холодом, и это не могло его удивить, ведь покойник, а он явно уже погиб, хотя даже Марта не знала пока о том точно, не могла с полной уверенностью сказать, что это так.
– В аду, в огне, куда бы ни пошел я, мне так и не удается согреться, – снова и снова говорил Поэт о том, что было теперь для него самым главным.
И хотелось сказать, что ему надо было идти к священнику, хотя их теперь днем с огнем не отыскать, но все-таки. Там он мог найти какое-то утешение, хотя оно ли ему было нужно?
Фауст после этого вторжения никак не мог очнуться и пробудиться. Он понимал, что слухи оправдались, Поэта и на самом деле больше нет в живых. Но и его боли все усиливались, а время, когда он чувствовал себя спокойно, становилось все короче. Надо будет сказать Марте, чтобы она не беспокоилась, не искала встречи, не кликала беду, ему больше не помочь, а вот себе и своим близким навредить она еще может.
– Ты упрекаешь меня в чем-то, – мысленно обратился он к гостю.– Из твоего кошмара моя жизнь и на самом деле может показаться раем. Хотя это только иллюзия, у каждого свой ад. Но как можно измерить какой ад страшнее?
Глава 10 Общество анонимных литераторов
Те, кто приходили к нему все реже, говорили порой, как на широкую ногу живут заслуженные литераторы (их обычно не называли писателями), те, кому удалось совпасть с властью, на нее работать. Ими восхищаются, их печатают огромными тиражами и награждают. Они короли, только голые и жалкие какие-то и все-таки короли, ведь они попали в узкий круг приближенных к тирану, чье имя лучше не называть никогда, целее будешь.
Но Фауст не завидовал им, он лучше, чем многие знал, какую цену пришлось им за это заплатить. Всегда надо было платить, но здесь и теперь цены поднялись выше небес, и потому они где-то в аду самом остаются, хотя пока этого не чувствуют. Но каждый шаг толкает их к пропасти, и вряд ли кому-то удержаться над этим обрывом, не свалиться в Пекло.
Бог, если он и был когда-то, то давно исчез и отказался от них. Еще мальчишкой он спорил о том с отцом – профессором богословия, и очень хотел, чтобы тот его в чем-то убедил. Но доводы его были туманны. И веры в душе не прибавилось тогда, а потом и та, какая была, куда-то испарилась внезапно.
И тогда сначала во сне, а потом и в реальности увидел он блудного сына. И почувствовал, что это его роль в странном мире, который надвигался диким заревом всех бунтов и революций на древнюю Москву, град столько всего знавший и переживший на протяжении самых жутких веков.
Отец давно умер. Но он никогда не понял и не принял бы того, что главный героем его комедии стал именно Люцифер, а его Бог оставался только несчастным созданием, вечной жертвой. И он увел его от бога и света.
