в настольный теннис и бильярд, – но гораздо больше с одноклассниками. С теми, кого впоследствии так надолго и несправедливо забыл.
А ребята замечательные! Он вспоминал, сравнивал с сегодняшним днём. Сколько идёт разговоров о травле, буллинге, как модно стало называть. Теперь, когда Костя работал с учениками, он слышал рассказы из первых уст, временами советовал, как поступить в том или ином случае, пусть и не верил в советы, предпочёл бы меры жёсткие. Но кое-что уяснил. Достаточно быть в какой-то мелочи непохожим на других, чтобы стать мишенью. Он ведь был непохож – хотя бы тем, что Хурминку рассматривал как временное место, не думал связывать с нею жизнь. Настолько не думал, что даже не влюбился по-настоящему ни в одну из девочек.
Разумеется, не все там остались. Илья Семагин поступил в Ростовский мединститут, уже выучился, работал на тихом Дону. Максим Павленко жил сейчас в Москве, Рузанна Арустамян добралась до Барселоны… Но им пришлось бороться, молотить лапками, как той лягушке в молочном кувшине. Они заранее знали, что так будет, а Костя знал, что приедет в Питер на всё готовое. Родители оттуда, там бабушки, дедушки, найдётся где жить и кому о нём позаботиться. Разве не достаточно для того, чтобы тебя считали чужаком?
Он же всегда был своим – чужим сделался сам. Но всё поправимо.
8
В вагоне работали кондиционеры, а на остановках, спускаясь на платформу погулять, купить в ларьке мороженое, Костя погружался в сухой раскалённый воздух и чувствовал: скоро! Осталось чуть-чуть, каждая минута приближает, даже когда стоим… И волновался отчего-то, немного иначе и сильнее, чем бывает перед встречей с новым учеником.
Вновь ритмично выстукивали колёса. Лес за окном давно сменился полями. Холмистые, открытые взгляду просторы – таким же распахнутым и залитым светом одиннадцать лет назад представлялся целый мир.
Только на станциях пробуждались интернет, телефонная связь. Огромные расстояния обходились без того и другого. Казалось бы, замечательный случай вспомнить не столь далёкое прошлое, разговориться лицом к лицу. Но чем ближе была конечная станция, тем глубже хотелось уйти в себя, и не только ему – даже общительный подполковник вот уже час сидел молча, не отрываясь от окна.
Костя пообедал в вагоне-ресторане, почти пустом, лишь два столика занимали пары, очевидно семейные, и рядом он, один как перст. Вернулся, в туалете обтёрся мокрым полотенцем, переменил бельё. Соседи напротив бокового места были уже не те, что садились на Московском вокзале. Добрую половину вагона заняла компания молодёжи с мягкой, но очень громкой речью и диким избытком энергии. Настоящие казаки! Они без устали носились по проходам, запрыгивали на верхние полки, на нижних кто-то кого-то мял, как глину, вызывая смех и жизнерадостный визг. Две тётеньки учительского вида безуспешно пытались угомонить безобразие.
Костя уловил из разговоров, что это школа едет на экскурсию
