определил Максимилиан. – Миля вот, например, изменяла направо и налево. Мужики к ней не шли, так похищала первых встречных. Разохотилась, сука, круглый год кобелей ищет. А сама – про новое человечество!..
Вячеслав даже не ожидал своей собственной интуитивной реакции; не сильный удар в скулу, более напоминающий пощёчину, заставил кувыркаться парня по заснеженной траве. Старший тот час же отскочил и встал в стойку.
– Дядь Слав, ты чего?!
Младший умел держать удар и соображал быстро. Вскочил, отряхнулся и повинился:
– Не хотел, дядь Слав!.. Вырвалось! На душе всё равно свербит!..
– А у кого не свербит? – вдруг с вызовом спросил Максим. – Почему сразу драться?
– Ладно, и ты меня прости, – Ражный подал руку Максимилиану. – Случайно получилось. У меня тоже… свербит.
Тот принял извинения с холодным мужским достоинством, однако рука парня была по-юношески горячая.
– Странно, – проговорил он, ощупывая скулу. – Удара почти не было… А будто бревном шарахнуло!
– Научил бы так драться, дядь Слав? – безнадёжно попросил Максим.
– Ну, хотя бы пару приёмов показал? Это же тебя в Засадном полку тренировали?
Надежды у них не осталось, но вера ещё была.
– В погранвойсках, – буркнул Ражный.
– А сейчас бесплатно почти и не тренируют, – пожаловался младший.
– Хочешь научиться – инструкторам бабки давай…
Собаки, всё это время беззаботно кружащие возле Гейши, вдруг разом насторожились и, кажется, взлетели, словно стая птиц от выстрела. Через минуту их лай уже гулко звенел в голом зимнем лесу далеко вниз по реке.
– По человеку работают, – определил младший. – Это за тобой идут, дядь Слав!
– Всё, исчезли! – приказал тот.
Братья посоветовались взглядами, как-то послушно и молча забросили поводья на шеи коней, по-собачьи настороженно взирающих куда-то в лес. Прислушались, взлетели в сёдла и с места взяли в галоп, направляясь в противоположную, от Зелёного Берега сторону.
Собачья свора вдруг замолкла, стаей вернулась к базе и безмятежно разлеглась вокруг рыжей, вывалив языки: лайки и гончаки давно вылиняли, носили свежие тёплые зимние шубы и, кажется, страдали от столь раннего переодевания.
– А с вами что делать? – спросил Ражный. – Взять с собой не могу. Плодить бродячих псов тоже не хочу…
Псы отпыхивались, как летом, в жару. Вячеслав вернулся на базу, поднял опрокинутое ведро и ногой обстучал все бочки, стоящие за кочегаркой. Одну и вовсе перевернул, но нацедил бензину чуть больше стакана: горючее тоже разворовали, только в баке трактора ещё что-то оставалось. Он отвернул пробку, набрал полное ведро солярки и понёс сначала к отцовскому дому. Деловито и со знанием дела облил все четыре угла, плеснул в сени, однако на гостиницу не хватило, побрызгал лишь входную дверь и крыльцо. И когда снова пошёл к трактору, услышал лай собак, оставленных на берегу, причём злобный, угрожающий, словно по крупному зверю.
По густой, малоподвижной
