пользовался ходами, и не только тем, что связывал келью отшельника с храмом, но иногда незаметно уходил из пустыни по одной ему ведомой надобности и так же возвращался.
Всяческая пытка с пристрастием, особенно в скиту, вводила игумена в изнеможение и чувство, словно в чужой грязи, в нечистотах выкупался. Поэтому он сходил в натопленную чёрную баньку на хозяйственном дворе, попарился веником, омылся щёлокоми, прихватив с собой горящих угольев, удалился в свою келейку. Однако сил растопить камелёк уже не было, затворился и уснул сидя, привалившись к стене.
Да недолго почивал игумен, и часу не миновало, как в дверь постучали.
– Отче, в лесу оборотня поймали! Проснись, отче! К тебе рвётся – удержу не знает!
После бани настоятель озяб в нетопленой келье, вышел, подрагивая, на улице же первый снежок в купе с последней листвой закружило, ветер с полунощной стороны пронизывает насквозь. А молодец ражный под уздцы красного коня держит и стоит в одной рваной холстяной рубахе, на опояске кривой засапожник в ножнах, за спиной топор ледяным лезвием к телу льнёт. И как шапчонку снял, так от головы пар повалил – эдакий горячий. Да не только шапку перед игуменом сломал, на удивление и поклонился, строптивый!
– Не поймали меня, – сказал. – Сам приехал к заступнику своему, отшельнику вашему. Который коня необъезженного дал и Пересветом нарёк! Да вот не застал старца…
Караульные иноки и впрямь не держали его, напротив, опасливо сторонились, выставив медвежьи рогатины.
– На что тебе старец потребовался? – хмуро спросил Сергий, взирая на его босые ноги: снег под ступнями таял…
– Мать послала, – с неким неудовольствием молвил оборотень. – Велела ехать в вашу пустынь, иноческий сан принять. И служить по долгу и совести.
– Чуждых не принимаем ныне, – заявил настоятель. – Много вас иноческого сана домогается, но устав наш строгий. Ступай отсюда подобру-поздорову да более приходить не смей.
– А я не к тебе и пришёл, – вновь стал дерзить ражный. – Матушка к ослабленному старцу послала. У него и попрошусь!
– Нет старца, – скрывая неприятие своё, проговорил настоятель. – И в обитель послухов принимаю я, игумен, а не отшельник. Ежели охота не пропадёт, весной приходи.
Оборотень рассуждал с ярым достоинством:
– Стану я до весны ждать! Мне в сей час надобно матушкину волю исполнить, слово дал. Потом явится и спросит. Суровая да гневливая она у меня, по своему уставу живёт. Да и зимовать нам с красным конём негде. Так что принимай в своё войско!
Сергий внутренне насторожился, но виду не подал, мимоходом посоветовал:
– К своей матери зимовать поезжай, коль разыскал.
Ражный отступать не собирался:
– Разыскать-то разыскал, да не пристало мне с нею под единой кровлей жить. Обычай претит. У меня вон уж борода растёт! Через день засапожником
