тщеславье утолиВеликолепием искусства.
Пускай избранница несет
Почетный груз твоих забот;
И суеты столпотворенье,
И праздников водоворот,
И отдых твой и вдохновенье, —
Пусть все своим она зовет.
Но если ночью иль во сне
Взалкает память обо мне
Предосудительно и больно,
И, сиротеющим плечом
Ища плечо мое, невольно,
Ты вздрогнешь, – милый, мне довольно!
Я не жалею ни о чем!
***
Родится новый Геродот
И наши дни увековечит.
Вергилий новый воспоет
Года пророчеств и увечий.
Но, будет ли помянут он,
Тот день, когда пылали розы
И воздух был изнеможен
В приморской деревушке Козы,
Где волн певучая гроза
Органом свадебным гудела,
Когда впервые я в глаза
Тебе, любовь моя, глядела?
Нет! Этот знойный день в Крыму
Для вечности так мало значит.
Его забудут. Но ему
Бессмертье суждено иначе.
Оно в стихах. Быть может, тут,
На недописанной странице,
Где рифм воздушные границы
Не прах, а пламень берегут!
Н. В Крандиевская.
Да, страницы все берегли «не прах, а пламень».
Она же – старела, грузнела, все чаще ее одолевали разные хвори, и – неизбежная, густая тоска одиночества. Часто по ночам она смотрела в окно, слушала шум машин и лифта, который поднимался наверх, не к ней. Шаги устремлялись – мимо. Тогда, не пытаясь уже побороть бессонницы, она зажигала лампу. Доставала книгу Александра Блока и читала, читала до рассвета. Часто книгу заменяла тетрадь, в которой появлялись строки, подобные этим:
Уж мне не время, не к лицу
Сводить в стихах с любовью счеты,
Подходят дни мои к концу,
И зорь осенних позолоту
Сокрыла ночи пелена.
Сижу одна у водоема
Где призрак жизни невесомой
Качает памяти волна…
«Волна памяти» качала многое. Ее навещали сыновья, повзрослевшие, уже живущие своей жизнью, тянущиеся к отцу.. Она рассказывала им что-то светлое, свежее о детстве в Берлине, Париже, Москве. О встречах с Буниным, Горьким, Бальмонтом, Сологубом.
Никогда, ни одного плохого слова – о Нем. Она научилась «тишине прощенья» и учила этому – их. Они понимали – без слов. Как жила Она сама все эти годы – известно мало. Вероятно, скромно, но – с достоинством. Последнее – неизбежно для ее стати, для ее Духа.
В годы Отечественной войны Наталия Васильевна очутилась в эвакуации в Алма-Ате и Ташкенте. Но и там не теряла присутствия духа, оставалась приветливой, жизнелюбивой. О своих походах под гору, в больницу, к знакомым, с неизменною палочкой –
