что – нет, не сегодня, не в этот раз. И подхватив бутыль, уже давно переливавшуюся через край, идете за проводником. Который иногда просто оборачивается, иногда помахивает ладонью, указывая направление – но в целом почему-то ведет себя так, словно вы близкие родственники.
А по возвращении в деревушку еще двое мужчин подходят к нему и, перекинувшись парой слов, тоже почти неуловимо расслабляются, меняя выражение темных глаз, и все трое провожают вас к машине словно двоюродного брата, приезжавшего погостить.
А уже у самой машины проводник вдруг достает из кармана маленький кожаный кубик, сантиметр на сантиметр, с кожаной же тесемкой, привязанной к одному из углов. И молча вручает, закрыв вашу ладонь своими и недвусмысленно показывая, что это подарок, и за это платить нельзя – потому как кощунство. И отвечает на ваш недоуменный взгляд предельно просто и искренне:
– Приезжай еще.
И мягко улыбаясь, прощается. Как с родственником. Двое его спутников – тоже, деликатно придержав вас под локоть, усаживая в машину и вежливо закрыв вам дверь. А потом дружно вскинув руки в прощальном жесте – эдаком плавном, легком и чуть небрежном, словно расстаются с вами всего на неделю.
И вот они уже идут к местному кафе, освещенному пыльными лампочками на толстом проводе, кривовато и легкомысленно перекинутом через козырек деревянной веранды. И уже через пару шагов, как ни в чем не бывало, болтают о своем.
А вы понимаете, что эти простые люди не так уж и просты. И погрузившись в привычное нутро машины, несколько секунд бездумно рассматриваете уютную подсветку многочисленных кнопок вокруг вас – постепенно осознавая, что только что неожиданно завершился какой-то важный этап в вашей жизни.
И только с первым фырканьем мотора возвращается привычное ощущение мира и привычный цейтнот.
А душа – с мимолетным сожалением, уже где-то на самом краю сознания – возвращается к привычному равновесию.
Плотник
Последняя стружка вышла удивительно ровной и тонкой. Отложив инструмент, он поднял ее на вытянутой руке, заслонив заходящее солнце, уже заглянувшее под навес. Стружка мягко засветилась изнутри желтым и розовым, будто живая плоть. Засветилась так ровно и нежно, что сердце застучало сильней – очень редко у него получалось нечто подобное. И каждый раз появление такого маленького чуда, вдруг сошедшего в обыденность и оказавшегося в руке, вызывало удивление и щемящий восторг в груди, которого он всегда почему-то немного стыдился. Но радость от любования красотой всегда размывала, растворяла в себе стыд, и в итоге ненадолго рождалось иное, редкое и удивительное чувство – порой просто давно забытое, а иногда и какое-то совершенно новое.
Так получилось и в этот раз. Первый порыв вечернего ветерка чуть шевельнул пыльную, в засохших,
