затягивала. Словно это могло помочь беде.
А когда в селе появились первые серые мундиры, произнесла обреченно: вот и дождались… Что она хотела этим сказать, Митрич расспрашивать не стал. Но в этот момент ему, много повидавшему в своей жизни, стало как-то страшно за будущее своих близких. Уж слишком обреченно прозвучали слова, слетевшие с губ дочери.
Старик постоянно вспоминал, как младшенькая, семнадцатилетняя Ксенька, недавно пополнившая ряды комсомола, услышав страшное сообщение о начале войны, сразу встрепенулась. Никто в избе даже не заметил, как девушка исчезла. Лишь несколько дней спустя случайно узнал, дочка ездила в райцентр на прием к секретарю райкома партии Акиму Гавриловичу. О чем они там говорили, отец не ведал, но Ксенька возвратилась очень довольной.
Краем уха Митрич слышал, как она собирала женщин и говорила им: пощады от врага ждать не стоит. Огнем выжгут все, что не понравится. Ей не особо верили. Кое-кто и вовсе считал, коли встретят немца хлебом и солью, ничего плохого не случится. Некоторые бабы твердили упрямо: при большевиках жилось худо, в церковь нельзя было ходить, весь урожай требовали в колхоз отдавать. А сейчас куда легче всем станет!.. Заживем, как в раю, а то, что по радио говорят да газеты пишут, полное вранье. Словом, ее пламенные речи уходили, словно вода в раскаленный песок. Только шипение в ответ раздавалось.
Быстро сообразив, что народ поймет трагизм ситуации лишь когда сам кровью умоется, девушка собралась уходить партизанить в лес. Митрич, узнав об этом ее желании, отчаянно ругался – виданное ли дело молодой девке с винтовкой в руках по кустам бегать да с мужиками в землянках жить! Возмущалась и его жена Ульяна Никитична.
– Будем жить тихо и мирно, никто нас не тронет, – твердила супруга.
Но Ксенька слушать не стала, стрельнула такими же яркими как у старшей сестры голубыми очами и исчезла в ночи, будто ее и не было. С той поры семья о ней никакой весточки не имела.
Ульяна Никитична очень переживала – как там ее кровиночка? Митрич надеялся, наступят холода, вернется в теплую хату. Да где там!.. Ксенька оказалась стойкой девчонкой и терпеливо сносила все невзгоды.
К слову, многие деревенские уже стали понимать правоту ее слов. Фашист вел себя как настоящий захватчик. Местные сокрушались – зря Ксеньку не послушали. Молодая, а права оказалась. Приходили к ним, спрашивали, как найти дорогу к партизанам.
Ульяна крестилась, плевалась и всех прочь гнала. Кричала, что зря на их семью наговаривают – уехала дочка в Минск уму-разуму набираться, а домой вернуться война не дает. Естественно, ей мало кто верил…
В январе 42-го по деревне слух прошел, вроде как схватили Ксеньку фашисты, когда осталась прикрывать отход бойцов, которые уносили раненого командира. Хотела последний патрон для себя оставить, да вышла осечка. Пытали долго, все ребра переломали, груди отрезали да пальцы перебили, требуя дорогу в партизанский лагерь показать, но его девочка
