самом деле ни о чем подобном Ду Хунцзюнь не договаривался. Перед кончиной он действительно надеялся, что я женюсь на его младшей сестре, но прямо об этом не говорил. Сестренка у него была единственная, он ее очень любил и боялся, что после его ухода неизвестно сколько тягот выпадет на ее долю в этом мире, где столько трудностей и опасностей. Еще больше его страшило, что она может встретить лихого человека. В конце концов, я был его товарищ – мы росли вместе, да еще однополчанин, мы участвовали в боях и понюхали пороха. Ему хотелось передать мне сестру на попечение, чтобы он хоть немного был спокоен. Жить ему тогда оставалось недолго, говорить о Ли Хунмэй было недосуг, и мне пришлось на основе сказанного им придумать историю, которую я ей и поведал. Ли Хунмэй была вся в слезах, и мы оба твердо решили выполнить волю павшего героя. Растрогавшись, я упомянул, что Ду Хунцзюнь хотел бы передать мне сестру на попечение. «Хорошо-хорошо», – взволнованно произнесла тогда Ли Хунмэй. Будто нужно было ее согласие, чтобы жениться на его сестре. На Ду Цзюаньхун я так и не женился потому, что в детстве она, сверкая маленькой попой, справляла большую нужду во дворе, и нередко у меня на глазах. Мы были слишком хорошо знакомы, и я никогда не смотрел на нее как на женщину, она была для меня младшей сестренкой. После смерти старшего брата им стал для нее я. Разве может брат взять в жены младшую сестру? Этим я всегда себя и успокаивал. На свою свадьбу Ли Хунмэй я не приглашал. На встрече одноклассников она как-то поинтересовалась, как дела у сестренки Ду Хунцзюня. Я сказал, что их семья переехала к родственникам на северо-восток. Она поверила и считала, что семья Ду Хунцзюня в Цзилине[35].
Жена легла в постель и принялась читать, это у нее была многолетняя привычка. Я ложился рядом, и она пристраивалась ко мне. Этим делом мы с ней занимались очень редко. Она всегда боялась чем-нибудь заразиться. Перед сном обязательно принимала ванну, непременно мыла руки перед едой и следила, чтобы в доме не было ни пылинки. Очень долго это ее чистоплюйство страшно злило. Возвращаешься домой голодный, в голове только одно: скорее перекусить. Поднесешь чашку ко рту, еще не притронулся к еде, и слышишь ее визгливый голос: «Руки мыть!» Или придешь усталый до чертиков, только соберешься опуститься на диван, как она командует: «Переоденься!» Закончишь постельные дела с ней, соберешься спать – нет: «Иди помойся!» – «Так ведь только что мылся!» – «Еще помойся!» – «Так ведь с презервативом, – говорю я. – Вот если бы слетел – другое дело». – «Никаких других дел – марш снова мыться!» Такая злость разбирала, что хотелось оплеуху закатить. Я вообще считаю, что для мужа с женой пользоваться презервативом – последнее дело. А она заявляет, мол, эта твоя штуковина больно грязная. «Что-то раньше ты не говорила, что грязная», – говорю. А она: «Так ведь еле сдерживалась, чтобы не стошнило, ребенка очень хотела». Что верно, то верно, с тех пор как родился ребенок, всякий раз требует, чтобы с презервативом. Тогда я думал, что она боится снова забеременеть, но потом понял: штуковина эта для нее больно грязная. Запах, говорит, тошнотворный, как от дохлой рыбы или тухлых креветок. Я сначала решил: всё, никаких дел, и дулся на нее довольно долго.
Цзилинь – город и провинция на северо-востоке Китая.
