доносящийся откуда-то из района пряжки ее туфельки. И хотя девочка почувствовала легкий укол сожаления – все-таки зверек пытался ей помочь, – она решила, что не станет подбирать его. Она так устала от этой истории с Алисой.
«И мышка вовсе не была милой: она сказала, что мама с папой завели тебя, только чтобы заменить Алису. Как будто они вышвырнули Алису на помойку вместе с мусором, а это, конечно, не так, это все неправда».
Сверкающая штучка становилась все ближе и ближе. Нет, она совсем не была похожа на белохвостого человека-птицу, который все время исчезал вдалеке, как Элизабет ни старалась его догнать.
По спине девочки пробежала дрожь предвкушения. Несмотря на то что она узнала о существовании пурпурной драгоценности меньше часа назад, ей казалось, будто разум ее был занят этим предметом много дольше. Как будто знание о нем всегда хранилось в ее голове, скрываясь где-то между мыслями о тех местечках в спальне, где можно прятать сдобные булочки так, чтобы их не нашла мама, и о том, как отомстить Полли за то, что та рассказала маме о ее последнем укромном уголке.
Чем ближе подходила Элизабет, тем больше подробностей обретали четкость, как будто она смотрела в подзорную трубу. Сверкающая штучка оказалась стеклянной баночкой, очень маленьким пузырьком, с запечатанным горлышком. Склянка стояла в самом центре деревянного столика. Но девочка все еще не могла разобрать, что же находится там внутри, под стеклом.
Трепет возбуждения объял ее. Скоро она увидит то, что ее зовет, то, что блестит, и подмигивает, и машет ей. Положит это в карман, унесет домой, и оно будет принадлежать ей вечно.
Но тут что-то заставило ее снова остановиться. Что-то тут было не совсем правильно, что-то бередило ее разум, назойливо, как та горошина под матрасом принцессы.
«Это неправильно, совсем неправильно. Этот столик, эта склянка, здесь, на улице, на виду у всех? Что, если это ловушка?»
Она замедлила шаг.
«Что, если полицейские пытаются поймать воров, заманивая их драгоценностью? И как только я протяну руку, они набросят на меня сеть и посадят в тюрьму».
Элизабет призадумалась. Если это такая ловушка, то ей она только на пользу. Полицейские, несомненно, увидят, что она не отсюда, что она – дитя Нового города. Может, они даже помогут ей благополучно добраться домой.
«А может, это другая приманка и с сетью возле нее ждет вовсе не полицейский».
– Нет, даже если и так, никто меня не поймает, – пробормотала Элизабет. – Я им не позволю.
И все же она сомневалась. Подошвы волочились по брусчатке, словно увязая в патоке. «А разве ты этого не хотела, Элизабет? Не собиралась открыть пузырек, и положить его в карман, и назвать своим?»
Внезапно идея перестала казаться ей такой уж чудесной. Может, потому, что она, рассердившись, бросила мышь и теперь сожалела об этом. А может, потому, что от зова и подмигиваний пурпурной штучки ей делалось как-то скверно. Манящая песня испортилась, словно начав горчить, и Элизабет хотелось заткнуть уши, чтобы больше не слышать
