лицо. Поэтому я его и отметил.
Потом в Скотленд-Ярде долго шутили, что Грант «берет преступников на глазок». А помощник комиссара один раз даже поддразнил его:
– Вы что же, считаете, что у преступника особое лицо?
Грант поспешил его заверить, что как раз нет, совсем наоборот:
– Если бы все преступления были одинаковые, тогда, сэр, такое могло бы быть, но мы знаем, что у нас океан преступлений и душа человеческая необъятна, как океан. Если полицейскому придет в голову заняться систематизацией лиц, он просто-напросто утонет в бумажках. Все знают, как выглядит сексуально озабоченная женщина на Бонд-стрит между пятью и шестью часами вечера, тогда как самая известная в Лондоне нимфоманка по виду святоша из святош.
– Да нет, в последнее время она слишком много пьет.
Собеседник Гранта сразу понял, о ком речь, и разговор перешел на другую тему.
Интерес Гранта к лицам усиливался и стал походить на целенаправленное исследование. Он постоянно занимался сбором данных и их сравнительным анализом. Он был уверен, что систематизировать лица по группам невозможно, но это, однако, не могло помешать характеристике конкретного лица. Проглядывая в газете репортаж с фотографиями действующих лиц о каком-нибудь нашумевшем процессе, Грант ни разу не спутал судью и подсудимого. Случалось, он мог заподозрить подсудимого в адвокате, ибо адвокат ничем не отличается от всего остального человечества, так же порочен и жаден, как все люди. Только судья всегда выглядит честным и беспристрастным. В парике или без парика, он всегда остается судьей.
Мартин Джеймс, вытащенный Мартой в магазин из своей «дыры», несомненно, получил удовольствие сам и доставил удовольствие Гранту, который не скучал ни минуты до самого прихода Пигалицы. Она принесла чай, и Грант принялся собирать фотографии, разбросанные по всей постели, как вдруг обнаружил одну, ускользнувшую от его внимания.
Она была сделана с портрета мужчины лет тридцати пяти – тридцати шести, с худым бритым лицом, в бархатном берете и камзоле с прорезями по моде конца XV века. Богато украшенный жемчугом воротник и кольцо, которое он как раз надевал на мизинец правой руки, дополняли картину. Но взгляд мужчины был устремлен не на кольцо, а в пространство[5].
Из всех портретов этот показался Гранту самым значительным. Художник словно хотел и не мог перенести на холст нечто неподвластное его таланту. Ему не удалось непонятное выражение глаз, притягивавшее к себе. Не удался подвижный тонкогубый рот. Зато он мог бы гордиться высокими скулами, провалами щек, выступающим подбородком.
Грант не переворачивал фотографию, увлекшись необычным лицом. Кому оно принадлежало? Судье? Солдату? Королю? Этот человек привык к грузу ответственности, и если был облечен властью, то относился к ней серьезно. Он был в высшей степени честен. Склонен к сомнениям. Стремился к совершенству. С легкостью принимал решения и увязал в мелких делах. Вероятно, он часто болел в детстве, поскольку смотрит на мир не так открыто, как люди, которые росли здоровыми.
Для лучшего понимания дальнейших событий в приложении размещены портрет Ричарда III и родословные Йорков и Тюдоров.
