style="font-size:15px;"> Разъезды от дивизии, высланные на север от Кущевки, уже на территории Донской области, за речкой Ея и ее притоком – Куго-Ея, немцев не встретили, но встретились с разъездами донских казаков от частей, следовавших за отступавшими красными. В нескольких верстах к северу от Кущевки подрывники дивизии разобрали полотно железной дороги и подорвали насыпь как знак, что Добровольческая армия не желает иметь какой бы то ни было связи с германской армией.
Части дивизии сразу же были разведены по квартирам станицы. Всеобщая радость: и кубанцев станицы, и донцов близлежащих хуторов, и добровольцев. Марковцы радовались не только тому успешному выполнению поставленной их дивизии ответственной задачи, но и ее следствию – огромной помощью, оказанной Дону. Теперь устранена опасность для него на его южной границе. Теперь донцы могут снять отсюда свои части; направить их на другие свои фронты и пополнить свою армию людьми из освобожденного района.
10—11 июля. 1-я дивизия на полном отдыхе. Лишь железнодорожный взвод 1-й Инженерной роты под командой капитана Зайцева вступил в исполнение своих сложных обязанностей по налаживанию связи и сообщения на железнодорожной линии от Кущевки до Тихорецкой.
Однако «стратегические соображения» не оставляли в покое марковцев. Они побуждали их к необходимости продолжения преследования Сорокинской армии вплоть до полного ее уничтожения. Но успокоились на мысли: дивизия остается в Кущевке, чтобы не допустить немцев к продвижению на Кубань. Об отдыхе они думали меньше всего, да, в сущности, их не так уж и утомили последние бои. От Тихорецкой за 7 дней они по прямому направлению проделали лишь до 80 верст. Благоприятствовала и погода. Правда, за этот период марковцы понесли большие потери: до 500 человек, т. е. до 35 процентов своего состава. Нужно пополнение, и полк его получил в количестве около 500 человек.
Пополнение состояло сплошь из кубанских казаков. Казаки были влиты во все роты и даже в чисто офицерские: 7-ю и 9-ю, составив в них четвертые, «казачьи» взводы. Теперь полк генерала Маркова почти на две трети состоял из кубанцев. На офицерах это отражалось в том смысле, что они все больше и глубже стали воспринимать казачьи обычаи, нравы и даже внешний облик. В дальнейших походах, на остановках казаки обыкновенно собирались в круг, пели казачьи песни, танцевали «наурскую», жарили шашлык… Воспринимали все это и офицеры. «Эх, Кубань, ты наша Родина, вековой наш богатырь» – стала их любимой песнью; «наурская» – любимым танцем, с кинжалом в руке и с похлопыванием в ладоши. На головах у марковцев все чаще стали появляться кубанки, на поясах кинжалы, а на плечах бурки, заменявшие шинели. Дружба между офицерами и казаками укреплялась и никогда не исключала огромного уважения казака к офицеру, как бы он молод ни был: казак в 30 лет назовет своего офицера в 19 лет – «сынок», но всегда выполнит безропотно его приказания. Приятно было слышать обращения казаков: «Господин хорунжий! Господин есаул!» – подчеркивающие их признание офицеров за своих, казачьих.
