оно и оказалось. Зеркала завешаны чёрными тканями. Тенью шмыгнула за занавеску на свою кровать бабушка Аня, ничего так и не сказала, лишь молча открыла дверь, а рукой закрыла рот, сдерживая рыдания.
Зоя поставила дорожный чемоданчик на пол, скинула туфли и с замирающим сердцем, в пугающей тишине, прошла в комнаты. Всё вымерло будто. Первое, что бросилось в глаза: нигде не видно обычно разбросанных игрушек пятилетнего Андрюши. Она медленно, на цыпочках, шла, будто по минному полю, холодея от ужаса, не слышно звонкого голоса ребёнка, топота детских ног. Кто там, слева, на кровати, свернулся мёртвым коконом? Это Зина. Кто там, на диване, распластался, не дышит и не смотрит? Это Макарий. Слёзы хлынули, Зоя всё поняла, она бросилась к сестре, встала на колени перед кроватью и молча, чтобы не кричать во весь голос, затряслась в рыданиях.
Казнила себя в смерти внука бабушка Аня: отвернулась на минуту, а в это время грузовик стал назад сдавать, прямо на Андрюшеньку, по моей вине погиб. Вслух не говорили, но того же мнения были и Зина с Макарием, навсегда возложив вину в смерти их сына на Анну Серафимовну. В глубине души Анна Серафимовна винила себя ещё и в том, что пошла на поводу у неверующей снохи и не решилась нарушить её запрет на крещение внука. И ушла его душа некрещённой, и записку в церковь не подать, убивалась старушка.
Молилась Анна Серафимовна о спасении души новопреставленного младенца Андрея, думала о том, что неисповедимы пути Господни, знает Сердцеведец все пути жизни каждого человека, зрит будущее так же ясно, как и прошлое, а потому Он знает, от каких бурь и невзгод уберёг маленького человечка, которому пришлось родиться от матери-атеистки. Анна Серафимовна видела, как холодна и далека от сына мать, всегда занятая собою, работой, так же она далека и от мужа, которого называла, не стесняясь, недотёпой, говорила с ним свысока, и видно было по ней, считала мужа человеком менее умным, чем она, утончённая любительница театров и путешествий. Она не любила ездить с мужем вместе в отпуск, предпочитала проводить время без него. Сына тоже вниманием не баловала. Не было такого, чтобы повела мальчика на прогулку, или почитала ему книжку, всё как бы мимо, всё на ходу, строго посмотрит, скажет что-то второпях, впопыхах погладит по голове и дальше, то на работу, то на партсобрание, то в командировку.
Андрюша называл Зою «мамой», и не только потому, что та была лицом копия его родной матери. Главное, он чувствовал, что мама Зоя его любит. И как рыдал мальчик, когда в последний раз Зоя на зимних каникулах, побыв у них в гостях, уезжала обратно на учёбу. Андрюша цеплялся за её подол, кричал, чтобы не бросала его, умолял взять с собой, или остаться с ним. Ах, как он плакал, будто чувствовала детская душа что-то… И вот теперь, то, что случилось, стало по мнению Анны Серафимовны, когда спустя время она смогла думать на холодную голову, закономерностью в первую очередь для Зины. Это Божие наказание, решила старушка и сама испугалась своих выводов, пошла на исповедь в церковь каяться.
Может, смерть сына что-то пробудит в
