style="font-size:15px;"> Впрочем, жандармский ротмистр, Иван Андреевич Сажин, приехал, конечно, не ради поминок древней незнакомой ему старухи. Но подвернувшейся оказией в Ивановку воспользовался. Он приезжал в село Воздвиженье, в гости к подполковнику Зуеву, и для разговора и пригляда за местным священником отцом Николаем, организовавшим в селе «крестьянскую чайную» и яростно боровшимся с пьянством среди своих прихожан. А в Ивановке хотел проведать ротмистр Сажин ссыльного поселенца Потапенко.
И тут, в Ивановке, выяснилось, что ссыльного никто не видел уже два дня…
В дом Игнатьевых заходили соседи – выпивали рюмку, заедали кутьёй. «Земля пухом и вечная память», – говорили либо что-то подобное и уходили – не принято на поминках рассиживать… Мужиков мало, тех, кто в силе да возрасте, война призвала, уже третий год как. Остались недоростки, переростки да негодные к службе, как отцов брат дядя Михаил, с покалеченной, перебитой ещё по молодости и неровно сросшейся, усохшей левой рукой.
– Васька, а ты чего там забился-то? – захотел, видно, приободрить дядя племянника, отдернув занавеску, глянул на печь. – Ну, ты чего, спишь?..
– Нет, божатко…
– Верка, глянь парня-то, не заболел ли? – Что-то насторожило Михаила Игнатьева в Васяткином голосе.
Ротмистр Сажин тоже выпил рюмку за помин души новопреставленной и, разместившись в отведённой ему горенке, вызвал через хозяйкину дочь старика Кочерыгу.
Тот одиноко жил в кособокой избёнке на отшибе – рыбак и охотник, к которому относились все, с одной стороны, шутливо-презрительно, чему подтверждением и неблагозвучное прозвище, за то, что он не работал на земле; с другой стороны – уважительно, потому что в своём деле, охоте и рыбалке, в знании реки и леса он был главный знаток во всей краснобережной округе.
– Здравствуй-здравствуй, Егор Емельянович, – повеличал его Сажин, привычно подкручивая концы усов и поправляя очки в тонкой оправе. – Скажи-ка мне, куда и каким образом ушёл ссыльный Потапенко?
– Дак, ваше благородие, – старик почесал бороду большой чёрной ладонью, вроде как задумался и неторопливо продолжил, – сам же знаешь, только по воде. А потому как лодки ничьи не пропали…
– На плоту… Рисковый человек.
– Отчаянная голова, – подтвердил охотник.
– А вот, я слышал, он с тобой любил поговорить, даже и на охоту хаживал?
– Говорить особо не говорили, он молчун, да и я болтовню не люблю. На охоту пару раз брал. Да разве ж то охота – баловство…
– Так, может, скажешь и докуда поплыл?
– Опять же, ваше благородие – сам знаешь. На чугунку ему надо – стало быть…
– Я-то знаю, а ты почему хотя бы старосте не донёс?
– Я за ссыльным не надсмотрщик. А что он пропал – только сегодня от вашего благородия узнал, – гордо вздёрнув пегую бородёнку, ответил Кочерыга.
– Ну, ладно-ладно… Слушай-ка, белки есть у тебя, ну, шкурки? Только чтоб хорошей выделки. Мне на шапку, жене.
– Есть, – на этот раз с явной заинтересованностью ответил старик.
