на секунду, вода вспухает позади него густой волной, накрывает его, потом оно вдруг выскакивает и несется дальше.
– Там, – говорю я.
– Да. Там.
Мы опять смотрим на Вернона. Теперь он машет руками по-птичьи. Медленно и осторожно мы спускаемся вдоль реки и наблюдаем за Верноном. Он уронил руки.
– Здесь брод, – говорит Кеш.
– Ну так поехали, черт возьми, – говорит Джул и трогается.
– Постой, – говорит Кеш.
Джул остановился.
– Какого еще черта…
Кеш смотрит на воду, потом опять на Адди.
– Равновесия нет.
– Тогда идите к чертям на мост и пешком перебирайтесь, – говорит Джул. – Оба, с Дарлом. Вместо вас сяду.
Кеш не обращает на него никакого внимания.
– Равновесия нет, – говорит он. – Вот что. Надо за ним следить.
– Чего там следить, – говорит Джул. – Слезайте, я сяду. Боишься ехать, так… – Глаза у него белые, как две стружки. Кеш смотрит на него.
– Переедем, – говорит он. – Слушай, что надо делать. Ехай обратно, перейди по мосту, спустись тем берегом и встречай нас с веревкой. Вернон заберет твоего коня домой и подержит, пока не вернемся.
– Иди ты к лешему, – говорит Джул.
– Возьми веревку, спустись тем берегом и жди. Тут от троих не больше толку, чем от двоих – один правит, другой это вот придерживает.
– Да ну тебя к черту.
– Пускай Джул возьмет конец веревки, идет выше нас и натягивает, – говорю я. – Сделаешь, Джул?
Джул пристально смотрит на меня. Взглянул на Кеша и снова на меня – глаза внимательные и строгие.
– Мне – один черт. Лишь бы делать. Расселись здесь, только воду в ступе толчем…
– Кеш, давай, а? – говорю я.
– Придется, пожалуй, – говорит Кеш.
Сама река в ширину – шагов сто, и, кроме папы, Вардамана и Дюи Дэлл, ничто не нарушает однообразия пустыни, почти незаметно, но жутко накренившейся справа налево – словно мы достигли места, где опустошенный мир ускоряет свой бег к последней бездне. А фигурки их – крохотные. Словно разделяет нас с ними уже не пространство, а время – и в этом есть безвозвратность. Словно время не уходит от нас сужающейся чертой, а пролегло между ними и нами, сложившись вдвое, петлей, как веревка, и разделяет нас не промежуток между двумя ветвями, а вся их удвоенная длина. Мулы уже стоят, наклонясь: плечи ниже крупов. Они тоже не дышат, а будто стонут; оглянулись, скользнули по нам взглядом, диким, печальным, глубоким и полным отчаяния, будто в густой воде они прозревают несчастье, но не могут сказать – а мы его не видим.
Кеш перегнулся назад. Положил ладонь на Адди и пробует качнуть. Опущенное лицо его спокойно и озабоченно, он что-то прикидывает, потом берет ящик с инструментами и сдвигает вперед, загоняет под сиденье; вдвоем мы сдвигаем вперед и Адди, заклиниваем ее между инструментами и дном повозки. Потом он поворачивается ко мне.
– Нет, –
