сравнивать? Садулла-хазрат – праведный человек. Я не выдал бы за него дочь против ее воли, но не понимаю, почему должен отказаться от высокой чести, которую Садулла-хазрат оказывает нашей семье, если Меседу так хочет.
– Он не только праведный человек, но и самый влиятельный в ауле. Ты поэтому…
– Не вмешивайся не в свое дело! Будешь говорить, когда тебя саму засватают. А сейчас иди и помоги сестре готовиться к свадьбе. Она сказала, что еще не все приданое успела приготовить. Если у тебя есть время на споры с отцом, то и на доброе дело время найдется.
Сказав так, Джавад вышел с кухни, посасывая кончик уса, как делал всегда, когда злился. Айбала вынесла помои, а когда вернулась, ее встретила Шуше. Она как следует отругала дочь за самовольство, непочтительность и зависть к сестре и повторила то, что сказал Джавад: Айбала должна помочь Меседу с приданым, негоже той входить в дом Садуллы-хазрата с одним сундуком.
Когда после вечерней молитвы Айбала легла на топчан, Меседу повернулась к ней спиной, придвинулась к самой стене и ничего не ответила на пожелание спокойной ночи.
Айбала долго не могла уснуть. Она перебирала в уме несправедливые слова матери, вспоминала рассерженное лицо отца и его резкий тон, но больше всего ее расстраивала размолвка с Меседу. Прежде они никогда не ссорились и, несмотря на разницу в возрасте, были близки, еще больше сблизившись после того, как их сестры покинули дом.
В конце концов Айбала решила, что, если ничего изменить нельзя, она сделает то, что велели ей родители. Меседу не очень умела шить, а у Айбалы и швы выходили аккуратными, и раскраивала она правильно, экономя ткань. Она сошьет сестре несколько нарядных платьев, чтобы та не чувствовала себя ущербной рядом со старшими женами муллы.
С этой мыслью Айбала уснула.
Шуше проснулась больной. Еще не открыв глаза, еще барахтаясь в сонном забытье, она поняла, что вчерашний визит к одинокой вдовой Бадине, которая три дня назад слегла с кашлем и высокой температурой и которой соседки по очереди носили еду, не прошел даром.
У Шуше ломило все тело, как будто она вернулась в детство и отец снова избил ее пастушьим посохом за какую-то провинность. Губы обметало, голова болела, в груди клокотало и булькало. Шуше приложила ладонь ко лбу и тут же отдернула – такой он был горячий.
Превозмогая боль в суставах, она с трудом поднялась с лежанки, боясь потревожить спящего мужа, и в который раз подумала, что пора ей перебраться на женскую половину, в бывшую спальню старших дочерей. Но Джавад хотел, чтобы она спала вместе с ним в проходной комнате (мужской половины в доме не было, поскольку Джавад был единственным мужчиной). Шуше понимала желание мужа. За ней часто посылали ночью: дети не выбирали, когда им появляться на свет. Если бы она спала на женской половине, то открывать дверь и будить жену приходилось бы Джаваду, а он не любил, когда нарушали его сон.
Шуше налила в кружку воды и жадно выпила. Грудь распирало изнутри, и она попыталась прокашляться, но выдавила из себя
