style="font-size:15px;"> Потрясённые этим известием не меньше бурундеев, воины князя налегли на мёд и солонину. Возникла гнетущая тишина. Вирника же словно прорвало:
– Как так, Стовов? Ты сам ездил с Рагдаем к Рудрему в Урочище Стуга вопрошать совета. Рудрем сказал всё, что знал о небесном золоте. Ятвяга и Водополк съехались на твой зов в Игочев. Держали совет, дали людей за часть будущей добычи. О боги! А что делать людям Ятвяги, которые не пошли со своим князем брать дань с прусов и лишились своей доли?
Мечек наконец бросил мясо обратно в горшок, брызнув вокруг жиром:
– О, даже твои люди скажут, клянусь Перуном, что Стовов ослаб волей, стал женщиной и уже не может вернуть славу, рассыпанную в бегстве от Херсонеса!
– Ты забываешься! – Стовов вскочил. – Замолчи! Во мне говорит мудрость!
Все схватились за рукоятки ножей, заметались, задёргались язычки пламени на фитилях плошек с топлёным жиром.
– Опомнись, князь, во имя богов! – завопил в ужасе Семик. – Перун не простит убийство гостей!
– Вернее, хозяев, – оскалился Мечек и невольно отпрянул, когда нож Стовова описал сверкающий полукруг и с треском вонзился в стол.
– Садитесь. Ешьте, пейте. Но уважайте кров. – Князь грузно сел на поднятую скамейку, почесал затылок. – Не пойду и людей не дам. Мне все тут нужны. Эй, налить всем медовухи! – обернулся он.
Бурундеи только пожали плечами:
– Делать нечего. Воля твоя. Без тебя пойдём. Вот Рагдай подивится.
– Идите, идите. Да хранят вас боги.
Князь окончательно размяк, поглядел на Семика, словно ища поддержки, но тот только вздохнул, разочарованно уставившись в пол. Снаружи тревожно залаяли собаки, заржали кони, и возник еле слышный, но отчётливый гул.
Дверь распахнулась, запыхавшийся Полукорм сдавленно крикнул:
– Князь, на Вожне лёд тронулся. До срока!
– Это знамение, князь, – расширил глаза Семик, – сами боги указывают тебе.
Стовов, озадаченный, поднялся, шагнул, словно во сне, вправо, влево и двинулся к двери на двор. На крыльце он споткнулся, закрыл глаза рукой: так ярко и жгуче пылало солнце.
– Ледоход! – Все побежали к воротам, к реке.
– Ледоход! – Двое волхов, седобородые старцы в рысиных шапках, украшенных козьими рогами и бронзовыми бляхами, несли массивный резной шест, выкрашенный красным соком багульника. Шест венчало чучело рыси, держащей в лапах воронов, а в пасти бронзовую змею. Подручные волхов гнали годовалого бычка под попоной из белоснежного льна и сухих цветов прошлого лета.
Высокий западный и пологий восточный берега Вожны, укрытые снегом, уже изрядно изъеденные теплом, будто сблизились, сдавив ледяной панцирь реки. На гладкой, почти без торосов и сугробов поверхности льда проявлялись тонкие, извилистые трещины, похожие на застывшие грозовые молнии. Они возникали из середины, из чёрных полыней и прорубей, бежали к берегам, хитроумно переплетаясь, и превращались в сплошную паутину, разрывающую лёд. И какое-то
