это ты пришёл ко мне за помощью, а не я к тебе. Я, твой друг, могу сказать только одно: если б такое случилось с моим ребёнком, то я не стал бы доверять дело нашим честным и хорошим ребятам из милиции – я бы сделал все сам. Сам, своими руками, понимаешь? Я бы нашел этих гадов и сам лично удушил бы их!
– Лёшка, что ты говоришь? Как это «своими руками»? – в голосе Михаила теперь уже звучала растерянность. – А закон?
– Какой, к черту, закон? Какой закон, когда дело идет о твоем сыне? На какой закон ты надеялся, Мишка? Где ты был весь этот год, почему ты пришел ко мне с этим так поздно?
Михаил поднял голову и пристально посмотрел в глаза другу.
– Я понял тебя, Алексей, ты прав. Так ты сведёшь меня с таким человеком?
– Нет, я дам тебе адрес, и ты сам будешь с ним говорить. Ты объяснишь ему, чего ты хочешь.
– Я должен сослаться на тебя?
– Нет. Ты пойдёшь к нему завтра вечером. Всё, что ему нужно, он уже будет знать.
– Спасибо, друг.
Совсем недавно Олег Вербицкий считался одним из самых толковых следователей Петродворцового района Ленинграда. Однако за полгода до описываемых событий он занимался делом о хищении социалистической собственности в особо крупных размерах, и ниточка следствия потянулась слишком высоко. Вышестоящее начальство тактично посоветовало Вербицкому эту ниточку оборвать и довольствоваться «стрелочниками» более мелкого масштаба, но молодой следователь неожиданно закусил удила и отказался – он был честолюбив, принципиален и, обладая излишне живым воображением, уже мысленно представлял себе «процесс века» и свое имя на первой полосе газеты «Правда».
Всё, однако, обернулось совсем не так, как рисовалось Вербицкому. Один из тех самых «стрелочников», о которых он так пекся, вдруг поднял в его кабинете крик, заявив, что к нему применялись недозволенные методы дознания, а другой в то же самое время неожиданно отказался от своих показаний, ссылаясь на то, что они были выбиты под пыткой. Обвинения были настолько серьёзны, что не оставляли Вербицкому вообще никаких шансов в дальнейшем работать в органах внутренних дел.
Оказавшись без работы, имея семью – жену и двоих детей, – Вербицкий не сразу осознал всю тяжесть своего положения. Сперва он был уверен, что сразу же найдёт себе место, однако даже в тех организациях, где требовался квалифицированный юрист, ему почему-то отказывали в приёме на работу, находя для этого самые разные причины. Теперь единственным средством существования семьи из четырёх человек стал заработок его жены Лады и кое-какие отложенные в свое время на покупку автомашины, деньги. С голоду они пока не умирали, но однажды Лада вернулась домой позже обычного. Она была весь вечер печальна, отвечала невпопад, и всё у неё валилось из рук. Только ночью, оставшись наедине с мужем, она сообщила, что была у врача, и, очевидно, ей придётся делать аборт. Олег расстроился – он сам был из многодетной дружной семьи, и ему хотелось иметь не менее троих детей.
