к Сопротивлению. Там он и познакомился с Жанной.
Худенькая, довольно высокая, она, стесняясь своего роста, чуть сутулилась. У неё были удивительно милое лицо и нежная улыбка. До встречи с ней Михаил не знал женщин, и чувство захлестнуло его с головой. После войны он почти не колебался: в Советском Союзе его ждал вождь всех времён и народов, не прощавший невыполнения своих приказов, а здесь, во Франции, была любимая Жанна, песни Эдит Пиаф и – Париж! Париж стал второй родиной для Мишеля Рузави, здесь он добился всего, чего хотел – свободы, уважения, богатства. Только Ленинград ему с годами снился всё чаще и чаще, а с сыновьями своими он говорил только по-русски, рассказывая, как в детстве ловил рыбу у Петропавловской крепости…
Мишель Рузави задремал, сидя в кресле. Его разбудил проникший в комнату солнечный луч. Ещё не отойдя от нахлынувших воспоминаний и жгучей тоски, Мишель внезапно ощутил неясное чувство тревоги. Торопливо подойдя к комнате младшего сына, он резким движением распахнул дверь и, как вкопанный, застыл на пороге – кровать Жана была пуста.
Неля и Жан прошли узкий переулок, повернули направо и оказались в тупике. Неожиданно девушка вскрикнула и опустилась на одно колено.
– Нога! Так я и знала – эти чёртовы каблуки! Ох! Даже хрустнуло! Растерявшийся Жан наклонился над ней, не зная, что делать.
– Подожди, я тебе помогу, держись за меня.
– Дай, я прислонюсь к стене. Вот так, – она вцепилась в него, прижавшись всем телом, и вдруг пронзительно завопила: – Ой-ой-ой! Больно, пусти!
Её крик разнёсся по всему кварталу, и тут же откуда-то возникли два молодцеватого вида парня.
– Ты что, гад, делаешь?
Они схватили его за плечи. Один, взглянув на плачущую Нелю, воскликнул:
– Нелька! Что он тебе сделал? – и угрожающе повернув лицо к Жану, прорычал грязное ругательство. – Ты хотел изнасиловать мою жену? Я тебе сейчас!
Другой вмешался:
– Не нужно, не трогай – сейчас мы его ментам сдадим.
Растерянный Жан пытался объяснить:
– Да нет, господа! Неля, ты можешь им объяснить? Я ничего плохого не делал.
Он взглянул на Нелю, но она лишь покачала головой и вытерла слёзы. Нога у неё, по-видимому, уже совсем прошла, потому что она совершенно спокойно стояла на своих двоих. Тот, кто называл себя её мужем, осклабился.
– Ничего плохого?! Да вся улица слышала, как она кричала! Пошли в милицию, сволочь!
Жан опять взглянул на молчавшую Нелю – она горько всхлипывала.
– Я ничего не делал, господа. Я иностранец.
– Иностранец? – они переглянулись. – Что ж тебе там своих баб мало, что ты же наших бросаешься? У нас закон один для всех – иностранцам тоже нельзя
