отстукивать счёт девятый десяток, и если он, как почти все люди рассчитывал пожить ещё и ещё, то всё-таки считал, что эта машина протянет больше, хотя и она уже была не молода по автомобильным меркам. К счастью, он ошибался. И если к качеству Фольксвагена претензий было немного (учитывая возраст железного коня), то усталость металла в итоге дала о себе знать, и тестю удалось-таки проводить своё авто в последний путь. Но об этом чуть позже.
Моего тестя звали Пьер, Пьер Доже (Pierre Dauger). Пьер понятно, это Пётр по-нашему, камень, только по-французски камень пишется и читается точно так же – пьер – pierre, а вот фамилия у француза это, как говорил очень колоритный герой Копеляна в «Интервенции», что-то особенного. Шесть букв и четыре звука в фамилии Доже – совсем не предел, у тёщи и того круче – Гуо (Gouault), три звука и семь букв, ещё лучше, чем у Рено (Renault), хотя такое же однотипное нормандское слово, скорее всего, древнегерманского происхождения, как и у всех викингов. Впрочем, у тамошнего автопрома и у моей троюродной сестры есть ещё Пеугеот (её словечко), Пежо в общепринятом жаргоне. Кроме Рено, Пежо и Ситроена существовало ещё немало французских марок авто, но они не выдержали испытания временем, а жалко, уж больно хороши были «Панары» (Panhard et Levassor), особенно 17-ый и 24-ый. У них был свой непередаваемый дух, аура, которые исчезли, когда Ситроен скушал фирму.
Пьер тоже успел поездить на семнадцатом «панаре», задолго до описываемых событий, ещё в начале шестидесятых. Ну а вообще машины и французского производства, и иностранного у него были всегда. Нет, опять поправлюсь, почти всегда – с конца 20-ых годов прошлого века, когда основным личным средством передвижения среднестатистического француза был либо велосипед, либо лошадь с повозкой. Вспоминаю фотографию Пьера того времени: элегантно одетый, симпатичный молодой человек, в руке шляпа, на положенном месте цепочка часов, тщательно зачёсанные волосы с ровнёхоньким пробором на голове – стопроцентный образчик французской золотой молодёжи того времени. До войны он сменил несколько машин, все – с конвейера, все – подарки отца. Потом призыв, фронт, линия Мажино, его подразделение сдалось в плен без единого выстрела, когда их обошли с тыла. Пленных немцы построили в две шеренги, одна напротив другой. Пьер был в первой, но присоединился к позвавшему его другу и ошибся. Рядового Доже с другом отправили в Германию, а тех, кто сначала стоял с Пьером, отпустили по домам (так, во всяком случае, говорили потом – может, и правда, в Германии ещё места не хватало для французской армии в полном составе).
Пять лет оккупации разорили его отца, как и почему, Пьер не распространялся, тогда существовали разные варианты, самый нелицеприятный – коллаборционизм. Активы коллаборционистов национализировали, это произошло и со знаменитыми компаниями Рено и Пежо. Что касается самого Пьера, то он сотрудничал с немцами подневольно, работал в плену на бауэра, но вернулся в дом отца живой и здоровый. Жизнь стала тяжелее, только без машины мой будущий тесть уже не мог, правда, теперь брал попроще и подешевле.
Послевоенные годы для французов
