который она сделала по краю старой спицей, тоже рассыпается.
А время обеда все никак не наступит. Мир стоит на месте, как горящая, испорченная пластинка, и мир пуст,
бело-голубой мешок, пустой, в нем нет людей, кроме миссис Уизерс и Цыпки в дальнем углу,
и мешок наполняется птицей на сливовом дереве, и словами пекаря: Вы получили в выходные свой хлеб?
и часами, которые, удушливо тикая, прыгают в мешке по кругу, гудят пчелиным роем и никогда не выйдут на свободу.
7
– Фрэнси, – сказал мистер Уизерс, – пойдет работать на шерстяную фабрику.
Было время чаепития. Вареные яйца со светлыми желтками, купленные в магазине, где яйца отбирают у кур и кладут в темноту, а на скорлупе делают синие надписи, чтобы добавить им ценности. Куры Уизерсов перестали нестись, и хотя им давали зелень и позволяли бегать по саду, и мололи для них ракушки, куры больше не несли яйца. Превратились в кур-пенсионеров. Боб Уизерс сердился, ночью ходил их гонять, а они застывали перед ним с распростертыми крыльями и скрюченными ногами, в какой-то судороге, и не шевелились, а Боб Уизерс злился и обзывал куриц, хотя и не такими уж бранными словами, потому что по соседству жил миссионер, который бывал на островах, и он, конечно, странный, ведь он загорал голышом, хотя на него глазели дети.
Мать с отцом не знали, что дети глазели. А Фрэнси знала, но не глазела, потому что она окончила школу, стала взрослой и готова пробиваться в жизни; кроме того, ей и не нужно было глазеть на соседа.
– У меня столько возможностей, дорогая Дафна, к чему мне такие зрелища?
– Тим Харлоу, – сказала Дафна.
И Фрэнси ее ударила. На самом деле родители Фрэнси волновались насчет Тима Харлоу, потому что Фрэнси, по словам миссис Уизерс, была молодой женщиной, готовой занять свое место в мире, и ей опасно встречаться с Тимом Харлоу или с кем-то еще. Ведь Фрэнси могла попасть в беду и опозорить родителей, и ей пришлось бы уехать на север, пока ребенок не появится на свет и все не уладится. И если соседи спросят о ней, миссис Уизерс будет трудно найти ответ. Ей придется выпалить:
– На каникулах. – И быстро сменить тему, заговорив о том, сколько муки класть в бисквит.
– Значит, Фрэнси, – сказал мистер Уизерс, – пойдет работать на шерстяную фабрику.
Фрэнси даже не стала доедать яйцо и лакомиться хлебом с маслом. Она выбежала из-за стола, бросилась в спальню и заплакала, как только осталась в одиночестве.
Дафна последовала за ней, но, когда попыталась открыть дверь спальни, поняла, что Фрэнси подперла дверную ручку стулом.
– Пусти меня, Фрэнси, – попросила она.
Фрэнси не ответила. Она плакала.
– Фрэнси, впусти меня, ты должна впустить, потому что у меня есть план.
Фрэнси открыла дверь и впустила Дафну, затем придвинула стул к двери.
– Почему они не идут штурмовать нас?
– Видимо,
