остался сидеть, как сидел.
– Ты хорошая псина? – спросил он у Локи. – Да, вижу, что хорошая.
Босиком и в одной рубахе Янис прошел вдоль хижины. Завернул за угол к сараю и чуть не налетел на ослика. А рядом с этим осликом стоял еще один. Янис попятился и стукнулся ногой о камень, торчащий посреди дорожки, ссадил себе щиколотку. Дурацкий булыжник, Фрид уже много лет обещал его выковырять и оттащить в сторону. «Вот вернусь с обмена, всё сделаю», – обещал он каждый раз.
Схенкельман, оказывается, привязал осликов к кольцу в двери сарая. Оба дремали стоя. У каждого на спине было деревянное седло с двумя корзинами по бокам. Один ослик был побольше и коричневый, у него был недовольный вид. Другой, поменьше, – серенький с белой мордой и пушистыми ушами. Янис погладил его по мягкому носу между ноздрями. Серый ослик вздохнул, приоткрыл глаза, а потом опять закрыл.
Схенкельман снова завел свою песню:
Надо пряжи или лент?
Тростника сплести корзину?
Янис медленно, шаг за шагом, пошел в его сторону. Нельзя терять бдительность: пусть у Схенкельмана совершенно нормальный нос, что-то другое у него может быть не в порядке, да и вообще, даже если у человека все пальцы на месте, он может принести Великую хворь на себе и рассеять ее вокруг.
Или сена для стога?
Или гуся…
– Замолчи! – сказал Янис.
– Полностью с тобой согласен, – ответил Схенкельман. – Гуся для гусыни… что это на меня нашло с утра пораньше? Нет бы вспомнить песенку попристойнее.
Он опустился на колени перед костром. Он уже успел сделать вертел – из двух рогатин и одной прямой ветки. На нее была насажена ощипанная птица. Лока лежала рядом и исходила слюной.
Схенкельман снова принялся мурлыкать себе под нос ту же песню, уже без слов.
– Черт, что ж это я такое пою, – одернул он сам себя. – А ведь не хотел. Как пристанет, так не отвяжешься.
Янису было всё равно, что там Схенкельман поет. Пусть вообще молчит. Не поет, не напевает и уж точно не разговаривает.
Схенкельман потрепал Локу по холке.
– Тебе бы сторожевую собаку завести. Настоящую, а не это вот чудо в перьях. Людей нехороших на свете много, а ты тут на отшибе.
Янис бросил взгляд на курятник. Камень по-прежнему подпирает дверцу. Внутри кудахчут куры.
– Боишься недосчитаться? – хмыкнул Схенкельман. – Не бойся, я не куриный вор.
– А это у тебя что? – спросил Янис.
Схенкельман поднял вертел с рогатин и покрутил им в воздухе.
– Эту я сам поймал, и это не курица, а куропатка. Куропатки – это тебе не куры.
– Где Фрид? – спросил Янис.
– Хоть убей, не знаю.
– Когда он вернется?
– Да не вернется он, как ты не понимаешь.
Схенкельман потыкал заостренной палочкой готовящуюся птицу. Из нее потек сок, и костер зашипел.
– Убег он, паренек. Несся
