не может быть!
– Браво! – вопил зал.
– Браво! Браво! – вторила Эмма.
Артисты кланялись, дирижёр аплодировал оркестру, постукивая своей палочкой по открытой ладони. Овации продолжались несколько минут, наконец, артисты скрылись за кулисами, и Эмма рухнула обратно на стул. Это представление перевернуло её всю. Не может быть, что ещё утром она ела омлет у себя дома и боялась не доехать или заблудиться. Оказывается, нужно бояться именно этого: что каждый день омлет и никогда – театра, полёта, покорения. Ах, как она была восхищена. Музыка звучала внутри, хотелось кружиться прямо здесь, на галёрке. Эмма подхватила саквояж и побежала вниз, ритмично им покачивая в такт звучавшей в голове музыке.
* * *
Всю поездку до Фридрихсхафена оперетта не отпускала Эмму. «Это берлинский воздух, это воздух Берлина», напевала она себе под нос, облокотившись на раму окна в своём купе. На пересадке в Мюнхене Эмма отправила домой большое письмо, написанное заранее, в котором рассказывала папе и брату и о поездке, и о столице, и, разумеется, о походе в театр. Поздним субботним вечером, ровно в одиннадцать часов, Эмма словно куль вывалилась из поезда на вокзале Фридрихсхафена. Последний переезд был самым трудным – почти двести километров третьим классом, больше такой ошибки она не совершит. На телеграфе Эмма отправила сообщение домой, что добралась благополучно, с пометкой «вручить утром», потом сняла дешёвый номер в привокзальном отеле, потому что идти на ночь глядя на верфь было бы не слишком умно́. Денег у неё оставалось тридцать марок плюс папина двадцатка. Тратить почему‑то её Эмма не хотела, словно та была прямой связью с домом. Кое‑как раздевшись и вообще не умывшись, она упала на кровать и моментально заснула.
Горничная разбудила Эмму рано утром. Перед ответственной встречей ей хотелось ещё раз всё проверить и привести себя в порядок. Она надела «счастливую» юбку, белую блузку. Волосы заплела в косу и перекинула за спину. Шляпку почистила от пыли и только потом надела. Проверила свои вещи, не забыла ли чего: книга так и лежала в саквояже, упакованная в бумагу. Сверху на ней теперь лежало либретто «Госпожи Луны». Спустилась вниз, вышла на улицу, огляделась. Кликнула извозчика, тот говорил на швабском диалекте, будто пришамкивал или шепелявил.
– Вы знаете, где дом Цеппелинов?
– Кто ш не шнает. На том берегу, в замке Гиршберг.
– Ох! – Эмма присела от ужаса, представив себе новое путешествие теперь уже в Швейцарию, чтобы где‑то там, в неведомом замке Гирсберг, искать Цеппелина, потратить все деньги и, конечно, не найти.
– Што ш вы кобылку мою пугаете. Не бойтешь, довежу я ваш до графа.
– А где же он?
– Шнамо где, в шараях швоих.
– Каких сараях? – Эмма вытаращила глаза.
– Ох, да шадидесь уше! Нно, милая!
Кобылка
