ровнёхонько ко дню рождения – а разве можно сделать подарок лучше, и в то же время какая‑то странная злость на Вилду: неужели той было сложно сказать, что письмо уже есть, чтобы он не сидел на этом дурацком подоконнике как идиот столько дней? Неужели так интересно было наблюдать за его страданиями? Так и не определившись с чувствами, Яков взял с окна конверт и сел на кровать: теперь уже не было необходимости отсиживать себе зад на подоконнике.
Милый Яков, мой дорогой брат! Здравствуй! С днём рождения! Как жаль, что меня не будет рядом с тобой в этот день, что я не поставлю в праздничный торт пятнадцать свечей и шестнадцатую, красную, в самый центр – на счастье. Жаль, что мы не пошепчемся с тобой после ужина, не развернём вместе подарки. Надеюсь, ты простишь меня за молчание, здесь и вправду некогда сесть за бумаги. Хотя вру, за бумагами я сижу много, но всё за рабочими – граф ведёт большую переписку по строительству. В комнату прихожу только поспать да сменить бельё.
Поселили меня в бывшую казарму, она стоит недалеко от верфи. Работников у Цеппелина немного, в основном местные, но есть и приезжие. Жилые комнаты устроили на втором этаже, а на первом контора. И то, как контора – пока я не приехала, граф сутками сидел в мастерских. А поскольку моей задачей стало организовать возле него какой‑никакой быт, то первый этаж расселили, сделали там кабинеты (пока, правда, все пустые). В первый день граф показал мне, что где находится, даже провёз по городу, чтобы я поняла, где какие лавки, как возвращаться на пристань. Город совсем маленький, хоть здесь и много отдыхающих из Швейцарии – по озеру оттуда ходит паром. Цеппелины живут на том берегу в маленьком замке.
Граф точно такой, каким я его видела в газетах. Когда начинает рассказывать про новый дирижабль, так увлекается, словно скидывает десять лет. У него какие‑то необыкновенные глаза: даже когда он просто слушает, кажется, что улыбается. В нём неимоверный запас веры в собственные силы (хотя герр Дюрр рассказывал, что сам был свидетелем его отчаяния) и идей. Иногда мне кажется, что для графа нет недостижимых вершин и невозможных задач. Трудные есть, а невозможных нет. Он словно дратхаар: маленький, крепенький, а как услышит что‑то про возможность улучшить корабль – так и встаёт в стойку. Он уже из тех старых легавых, что побывали не на одной охоте, видели и зайцев, и енотов, и лис, и даже кабанов. Его потрепали другие охотничьи собаки, но нюх его по‑прежнему тонкий, а глаз зоркий.
Кстати, про Дюрра. Герр Людвиг работает у Цеппелина конструктором и живёт в другом конце коридора. Правда, в коридоре я его видела лишь однажды, он почти всегда работает по ночам. Не понимаю, когда он спит и спит ли вообще. Этот Людвиг лет на десять старше меня (хотя у вас, мужчин, возраст не поймёшь), а глаза такие голубые, что кажутся прозрачными. Фу, неприятно. Дюрр вечно занят и даже не смотрит в мою сторону – наверное, я ему не нравлюсь, а может, думает, что мне будут поблажки. Он и поговорил‑то со мной за это время всего дважды: первый раз, когда я ждала в мастерской графа – Дюрр немного объяснил, в чём заключается его работа. Второй раз мы с ним столкнулись
