уж времени на раздумье нет – выживет тот, кто выстрелит первым.
Шошоны ехали цепью – их лошади ступали след в след. Так индейцы двигаются всегда, если точно не знают, безопасен ли путь. Кроме того, вперед высылаются лазутчики, самые проницательные и хитрые воины, чьи глаза и уши не пропустят ни шороха взъерошенной ветром травы, ни склонившегося под его порывом стебля, ни тихого треска сломанной ветки. Внешне расслабленный, наклонившийся далеко вперед, словно повиснув на коне, разведчик едет так, будто искусство верховой езды ему вовсе неведомо. Его глаза кажутся закрытыми, да и сам он со стороны неподвижен. Механически, будто по привычке, передвигает ноги и его конь. Если бы кто-нибудь наблюдал за обоими из засады, то, несомненно, поверил бы, что всадник просто заснул в седле. На самом же деле все наоборот – внимание разведчика тем напряженнее, чем меньше он это показывает. Под крепко сомкнутыми веками его зоркий взгляд напряжен и внимателен, от него не укроется ни одна мелочь.
Только разведчик обладает слухом, который способен уловить едва заметный тихий звук. За близлежащими кустами крадется враг, который поднял свою винтовку, чтобы выстрелом убить разведчиков. Он коснулся прикладом пуговицы на своей куртке. И этот едва различимый звук на фоне общего шума уловит слух разведчика. Острый взгляд в заросли кустов, поводья остаются в руке, всадник выскакивает из седла, но оставляет в седле одну ногу. Хватается рукой за шейный ремень лошади так, что его тело полностью исчезает за корпусом животного и защищено от пуль противника, а лошадь, вдруг пробудившаяся от своей мнимой спячки, делает два или три прыжка в сторону и исчезает со своим всадником в зарослях либо за деревьями. Это происходит секунды за две, а этого времени недостаточно, чтобы враг мог хорошо прицелиться. Тем более что у последнего появляются все основания позаботиться о собственной безопасности.
Именно такие хорошие разведчики ехали на довольно большом расстоянии впереди отряда шошонов. Разящая Рука, Виннету и Черный Олень двигались во главе основного отряда. За ними следовали белые с Вокаде и Бобом.
Последний так и не стал хорошим всадником, несмотря на упражнения в верховой езде. Кожа его ног еще не зажила. Он ехал, превозмогая боль, и выглядел на лошади еще несчастней, чем раньше. Постоянно причитая «Ах!», «О, горе мне!», он соскальзывал то в одну, то в другую сторону, стонал и стонал на все лады, подкрепляя слова самыми страшными гримасами, и грозя сиу поплатиться за его мучения. В случае, если его угрозы сбудутся, все они должны были стоять у столба пыток в ожидании ужасной смерти.
Чтобы сидеть было мягче, он нарвал синей травы и сделал из нее подстилку. Но, так как ему не удалось закрепить ее крепко на спине лошади, она время от времени съезжала и он, естественно, оказывался вместе или рядом с ней на земле.
Это вызывало даже у очень серьезных шошонов веселую улыбку, и когда
