Он и ему ответил. Этот язык он понимал. И говорить на нем умел. Наверное даже лучше, чем на человеческом. Да, на лесном языке говорить ему было, пожалуй, проще. С птицами и со зверьем как-то скорей договоришься, чем с людьми.
Антон засмеялся, потом закуковал, потом засвистел иволгой. Это был язык счастья. А все счастливые понимают друг друга. Счастливые… А часто ли он теперь бывал счастливым?
Мальчишкой, в родной деревне, когда он каждый день бегал в лес, лазил по деревьям, как белка, и, кажется, не боялся ни воды, ни огня, и ни мороза, ни жары, вот когда он был счастлив каждый день. А теперь… Теперь это, пожалуй, редкость. Однако птицам отвечать еще не разучился. Нет, этого уже не отнимешь! Когда он научился этому, он не помнит. Кажется, всегда умел.
– Антон, пропой соловьем! – просил его дружок в детстве.
– А чего сам не пропоешь?
– Я не умею.
– Да как этого не уметь? – удивлялся Антон. – Ты слушай и отвечай. Вот и все.
У него самого на каждый лесной звук дрожала какая-то особая точка в груди. Вот из этой-то точки и рождалась песня. И он очень удивлялся: разве не у всех так?
Эх, как он редко теперь бывает в лесу!.. Антон остановился. Уперся рукой в ствол. Тихо. До чего тихо! Вдруг – ноздри его слегка раздулись, глаза прищурились: в кустах, метрах в пяти от него стояла лань и, чуть приподняв голову, общипывала куст. Увидала его. Замерла. Отпустила задрожавшую ветку. И, совершенно неподвижная, глядела на Антона.
Он тоже замер. И твердил про себя: «Не бойся, не бойся… Я тебя не то что пальцем – мыслью не трону…»
Лань и не боялась. Господи, какой глаз!
Снова стала щипать куст, спокойно, точно никого и нет рядом. Пощипала и медленно ушла в чашу.
«Милая, ах, милая ты моя!» – прошептал Антон.
Было однажды – не здесь, в другом лесу – он медведя встретил. И сам понять не мог, как это было возможно, но он медведя не испугался. Ничуть. И зверь не напал, не побежал, а поглядел на него и пошел прочь. Да, было и такое. И Антона это даже не очень-то удивило. Зверя он чувствовал. И зверь его чувствовал. Со зверем он был на равных. Два зверя. Две живые души…
И дерево – живая душа. В лесу все живое. А дерево, может, больше всего. И все-таки с деревом не так, как со зверем. С деревом на равных нельзя. Оно – другое. И с ним один на один, пожалуй, труднее, чем со зверем. Этого никому не объяснишь.
Антон глубоко вздохнул и задумался. Он сидел в шатре огромного вяза, прислонившись спиной к стволу. «Душа-то у дерева, конечно, есть. А как будто бы и нет. Нет ее отдельно ото всего на свете. Для дерева что оно само, что луч заходящего солнца – одинаково. Что оно, что этот ветерок или вот тот бархатный холм, покрытый розоватым мхом»
Антон вдруг поежился. Точно от холода. Один раз с ним такое было, и страха никакого не было – одно сплошное счастье. Но это было только один раз. Он как будто бы сам сошел на нет. И от этого сразу стал всем на свете. Все было, а его не было. То есть он был всем.
Но это было только один раз, а больше
