открылась дверь гостиной и появилась Масако в пижаме и с огромной куклой в руках. Выглядела она очень мило.
– Жуткий шум, – заявила она строго. – Я даже проснулась.
После такого заявления Кёко потеряла всякую надежду снова отправить Масако в постель. Та детской походкой, подражая зайчику из пьесы для детей, запрыгала к Нацуо.
Все радовались, что через месяц опять собрались в том же составе. Сюнкити рассказывал Сэйитиро, что каждый день с утра до вечера усиленно тренируется в преддверии боев по круговой системе. Потом он переключился на Тамико: выдавал прогнозы на бой Сираи – Эспиноса, который состоится двадцать четвертого числа в этом месяце. Сираи хоть и с трудом, но, пожалуй, сохранит чемпионский титул. Только в этом матче не будет блеска, присущего матчам на звание чемпиона.
Тамико, которая не виделась с ним после той совместной поездки, не заметила на лице Сюнкити и следа воспоминаний о проведенной в Хаконэ ночи. Поэтому, невольно состязаясь с ним в безразличии, доброжелательно выдала колкость:
– И почему женщинам запрещают заниматься боксом!
Появилась выпивка. Не пил один Сюнкити. Разговоры как-то обошли женщин и сосредоточились на четырех юношах, которые были давно знакомы. Только Нацуо был сдержан и ничего о себе не рассказывал.
– Собственно говоря, что у нас общего? – спросил Сэйитиро, приглашая Кёко к разговору.
– Может, то, что никто не хочет стать счастливым.
– Не искать счастья… Какие-то изношенные сентиментальные взгляды, – возразил Сэйитиро.
– А нам все равно, мы не боимся, что счастье, как мох, облепит тело. Просто смешно, человек делается счастливым по самым ничтожным причинам. Героизм парней, избегавших счастья, как проказы, всего лишь слабый, жалкий пережиток аристократизма. У нас от всего есть прививка, хочется думать, что и от счастья.
Кёко эта речь огорчила, и она, ничего не ответив, вернулась к темам, которые обсуждали женщины.
Но четверо, все четверо, не говоря, не высказывая это, чувствовали: «Мы, все четверо, стоим перед стеной».
Непонятно, была ли это стена времени или стена общества. Во всяком случае, она рухнула еще в их отрочестве. И в ясном свете во все стороны тянулись груды мусора. Солнце на линии горизонта всходило и заходило за горами отходов. Ежедневный восход, заставлявший блестеть осколки стекла, превращал разбросанные кусочки в нечто прекрасное. Тот бесконечно свободный, безгранично радостный период отрочества, когда верилось, что мир состоит из мусора и осколков, безвозвратно исчез. Сейчас очевидно лишь одно: вот огромная стена, и они стоят, уткнувшись в нее носами.
«Я разобью эту стену», – думал, сжимая кулаки, Сюнкити.
«Я, пожалуй, заменю эту стену зеркалом», – лениво размышлял Осаму.
«Я, наверное, нарисую эту стену. Заменить бы ее на фреску с пейзажем и цветами», – страстно мечтал Нацуо.
А Сэйитиро решил так: «Я
