искренние голубые глаза, вьющиеся золотистые волосы. Что-то в его лице сразу же вызывало доверие. В нем читалось чистосердечие и целомудренная пылкость юности. Чувствовалось, что он не запятнан грязью этого мира. Неудивительно, что Бэзил Холлуорд так его боготворит.
– Вы слишком красивы, чтобы заниматься благотворительностью, мистер Грей, – да, слишком красивы.
И лорд Генри, развалившись на оттоманке, открыл портсигар.
Художник был занят смешиванием красок и подготовкой кистей. Он казался обеспокоенным и, когда услышал последние слова лорда Генри, взглянул на него и, немного помедлив, произнес:
– Гарри, я хочу сегодня закончить картину. Ты не сочтешь меня ужасным грубияном, если я попрошу тебя уйти?
Лорд Генри с улыбкой посмотрел на Дориана Грея.
– Мне уйти, мистер Грей? – спросил он.
– О, пожалуйста, не уходите, лорд Генри. Я вижу, что Бэзил сегодня не в духе, а я так не люблю, когда он хандрит. Кроме того, я хочу, чтобы вы объяснили, почему мне не следует заниматься благотворительностью.
– Не знаю, стоит ли об этом говорить, мистер Грей. Благотворительность – такой скучный предмет, что поневоле приходится рассуждать серьезно. Но я точно не убегу, раз уж вы попросили меня остаться. Ты ведь не будешь особенно возражать, Бэзил, не правда ли? Ты всегда утверждал, что те, кто тебе позируют, любят с кем-нибудь поболтать.
Холлуорд прикусил губу:
– Если Дориан хочет, конечно, оставайся. Капризы Дориана – закон для всех, кроме него самого.
Лорд Генри взял свою шляпу и перчатки.
– Несмотря на твои уговоры, Бэзил, боюсь, мне все же придется уйти. У меня кое с кем назначена встреча в «Орлеане»[5]. До свидания, мистер Грей. Заходите как-нибудь ко мне на Керзон-стрит. В пять часов я почти всегда дома. Но прошу: уведомите заранее. Будет жаль, если вы меня не застанете.
– Бэзил! – воскликнул Дориан Грей. – Если лорд Генри Уоттон уйдет, я тоже уйду. Ты, когда рисуешь, никогда рта не раскроешь, а стоять на помосте и пытаться делать приятное лицо ужасно скучно. Попроси лорда Генри остаться. Я настаиваю.
– Останься, Генри. Сделай одолжение Дориану и мне, – сказал Холлуорд, не отрывая глаз от картины. – Это истинная правда, я работаю молча и никого не слушаю, так что моим бедным натурщикам, должно быть, чрезвычайно тоскливо. Прошу тебя, останься.
– Но как же мой знакомый в «Орлеане»?
Художник рассмеялся:
– Не думаю, что с ним у тебя возникнут трудности. Садись, Генри. А ты, Дориан, поднимись на помост и постарайся поменьше шевелиться и не воспринимать серьезно речи лорда Генри. Он очень дурно влияет на всех своих друзей. Я единственное исключение.
Дориан Грей поднялся на возвышение с видом юного греческого мученика и состроил недовольную moue[6] лорду Генри, который очень ему понравился.
«Орлеан» – один из аристократических клубов Лондона.
Гримаса
