у отца.
Лукерья закрыла глаза, казалось, уснула. Аксинья обтирала младенца тряпицей, трепетно проверяла ручки-пальчики: все ли на месте, все ли ладно с сыном дорогого ей человека. Еремеевна охотно взяла на себя грязную работу: собрала кровавую ветошь и послед, вытерла бревенчатый пол – вела себя так, словно стала частью этого дома, а не гостьей.
– Сказки у тебя выходят, точно пирожки у доброй хозяйки, – нарушила тишину Аксинья.
– Хочешь продолжение узнать? Слушай. Приехали косолапый жених да ладная невеста в церковь. А поп-то отказывается венчать: говорит, мол, грех зверю с девицей брак заключать. Медведь зарычал так, что ветер поднялся в церкви. Поп, куда деваться, согласился. Невеста не поднимала глаза на медведя, дрожала, словно деревце. А когда открыла глаза, увидала, что с жениха клочьями спала шерсть.
– Счастье-то какое, – сонно пробормотала Лукаша.
– Чары наложила на доброго молодца злая колдунья. Как слова пред алтарем сказал заветные, вернулся к нему прежний облик. Стали они жить в богатстве да любви.
– Добрая сказка. А порой добрый молодец в медведя превращается, – вдруг сказала Аксинья.
– Немало ты о жизни знаешь, знахарка, – хмыкнула Еремеевна. – Мой муж как медведем когтистым был, так и остался. Земля ему… – Она не закончила, да только посулила старуха мужу не пуховой землицы.
Нужда в служанках для огромного строгановского дома разрешилась, словно в сказке: Еремеевна пришла вместе с двумя внучками и запасом историй. Аксинья приглядывалась к старухе, отыскивала в ней червоточину, но добрая, смешливая, говорливая Еремеевна стала настоящим подспорьем в тяжелые дни.
Лукерья, родившая сына без лишних мук, не могла прийти в себя вторую седмицу. Стороной обошла ее горячка, хворь не селилась в утробе, но мысли молодой матери были путаными, руки бессильными, а взгляд тусклым, словно у больной собаки. Порой она заливалась слезами безо всякой причины; спала днем, бодрствовала ночью.
Аксинья тревожилась за подругу, вливала в нее отвары из боровой матки, пастушьей сумки и пустырника, вспоминала Макошь[31] и верила в лучшее.
Грудь молодой матери полнилась молоком, сын охотно сосал благотворную жидкость. Аксинья с тревогой следила за Лукерьей: дитя не вызывало у нее должного умиления.
– Аксинья, что с женой? Когда она станет прежней? – Голуба требовал вразумительного ответа, тусклый взгляд и безразличие Лукаши повергали его в печаль.
Знахарка утешала его, да только сама не ведала, когда исцелится роженица. Слыхала о таинственном недуге молодых матерей, что падали в пучину грусти после родов, не суетились вокруг младенца, а увядали на корню. Посещала напасть тех, кто жил в счастии да благополучии. Бедные не могли себе позволить лежать, вперив взор в стену: а кто накормит детей и мужа, кто согреет дом?
Аксинья, простая крестьянка, жена кузнеца из деревушки Еловой, родила дитя от полюбовника. Плевали вслед,
