смиряя дыхание, остывая от ласк его, ощущая внутри жар мужского семени, грешница Аксинья долго лежала, слушая сонное дыхание Строганова. Разметав руки-ноги по кровати, он тихо сопел, словно мальчик, а не муж, покрытый шрамами. Прижималась остывшим носом к горячему плечу, вдыхала запах, что становился родным.
Кажется, она отпускала на волю слабое бабье сердце, которое всегда тянется к теплу, как зеленый росток. Лишь бы заморозки не ударили по самому сокровенному.
6. Ореховая веточка
Вербное воскресенье должно нести благость и покой. А с самого утра дом стоял на ушах: крики, суета, взбудораженные мужики, суетливый Потеха, чаны с горячей водой на печи. Сквозь всю эту суматоху слышался тонкий измученный Лукашин голосок:
– Мамушка, родная, помоги!
– Нет матушки твоей, заинька. Я помогу тебе, все будет хорошо, – увещевала подругу Аксинья.
Она молилась о скором разрешении Лукаши от бремени. Жизнь послала спокойные месяцы: с прошлой осени Аксинья не принимала роды, не перевязывала пуповину, не боялась каждый миг потерять роженицу или дитя. Изо всех знахарских дел роды давались тяжелее всего: сразу две жизни зависели от ее мастерства.
Голуба явился в покои Степана на ранней зорьке, старательно отводя глаза от темной Аксиньиной косы, проговорил:
– Лукаша… Того… Рожает, видно.
Первый ребенок мог обернуться долгими муками, Аксинья отправила Потеху за опытной соседкой: лишние руки не помешают. Он скоро вернулся вместе с крупной говорливой старухой, что работала где-то по соседству.
– Ишь как устроились, словно барыни, – восторгалась старуха, оглядывая обложенную изразцами печь, ковры, богатые сундуки, иноземную посуду.
– Ты не глядеть на диковины пришла, – оборвала ее Аксинья.
– Еремеевной зови меня. По отцу-батюшке все кличут. Хорошее у него имя было, земля ему пухом, – не умолкала старуха. – Это ты знахарка, да? Про тебя все говорят?
Аксинья провела Еремеевну в мыльню, где по обычаю устроила стонущую роженицу.
– Ты гляди за Лукерьей.
– Чего на нее смотреть? Не скоро еще родит, сама знаешь. – Старуха мельком оглядела молодуху и вновь вперилась в Аксинью.
– Хочешь знать, что говорят-то про тебя, а? Любопытная ведь… Мы, бабы, все любопытные, точно кошки.
Аксинья прикусила губу, лишь бы не сказать пакостное: «Да, хочу!» Но старуха и не стала дожидаться:
– Говорят, приворожила Степку Строганова, бабника известного. Не иначе наколдовала. – Старуха подмигнула ей, словно имела на то право.
– Нелепица сущая. – Аксинья с трудом сдержала улыбку. – Еремеевна, ты роженице не докучай.
– Да какая с меня докука, правда, Лукашенька? – приговаривала старуха.
– Ты мне расскажи что-нибудь интересное, отвлеки от боли и страха, – попросила Лукаша.
Аксинья с запоздалым сожалением подумала, что
