обхватила Аксинью, подтянула еще ближе, еще теснее – и что-то обрушилось на нее, закрутило, сжало, смелó. Потом она ощутила, как тяжел Строганов, навалившийся всей плотью, как слиплись они, словно пропитанные медом пряники, как вдавливается в ее грудь мешочек с косточками, что висел на Степановой шее.
Отпустил ее, скатился с Аксиньи и, кажется, в то же мгновение стал дышать ровно, провалившись в счастливый сон.
Знахарка понимала умом своим, что нужно уходить. Не получилось разговора – Бог с ним, найдет еще время. Но место рядом со Степаном казалось таким уютным, а постель такой мягкой… Она прижалась всем телом к мужчине и спокойно уснула.
Еще не наступил рассвет, а она уже ощутила горячие касания губ на своей спине, страстная пляска прошедшей ночи продолжилась, став лишь чуть медленнее и ласковее. Аксинья, наверное, лишь сейчас, в предрассветном угаре, растекаясь негой по мягкой перине, поняла, что вся ее история со Степаном, незаконным, признанным сыном Максима Яковлевича Строганова, не случайна. Послана была ей то ли на счастье, то ли на беду, перевернула всю жизнь…
Степан. Слезы и глубокая обида – кулаком в сердце. Но и спасение, страсть, тот высокий заплот[23], возле коего она может перевести дух.
Утонув в мыслях, она не ощутила бури, лишь спокойную радость: он рядом с ней, и сыт, и доволен. Когда Степан отдышался, потянулся, словно довольный кот, погладил мимоходом ее бедро, Аксинья осмелилась завести разговор, ради которого и пришла в покои:
– Степан, я в Еловую ездила. И там… Не рассказывал ты, что моя деревня вошла во владения Строгановых.
Он натянул порты – ловко, хоть орудовал одной рукой, повернулся к ней и хмыкнул, но без злости в глазах:
– Твоя деревня? Думалось, что моя… Видно, позабыл, что отчитываться пред тобою должен.
– Хотела я просить милости. Вольную дать одному парню.
– Начну всем вольные раздавать, кто на земле работать будет?
– Степан, прошу тебя. – Аксинья коснулась его плеча, поросшего светлым, почти прозрачным волосом.
– Отчего так просишь за него? Шашни были?
– Степан, что за домыслы? – Он умел вернуть на землю, как никто другой. – Тошка мне словно сын родной.
– А второго сына ты в мой дом привела? Ишь развела сыновей! Только своего нет.
Другая бы, молодая да глупая, в словах мужских укор услыхала или намек, да Аксинья вдоволь наелась обещаний, знала им цену. Пропустила слова Степановы, будто не слышала.
– Хорошо, воля твоя. Ты позволишь Неждану жить у нас?
– Неждан? Да пусть живет малец, поди не объест.
Порой Усолка не промерзала до середины зимы. Так, тонким ледком покрывалась опасным, манким. Детвора норовила побегать по нему. Да ледок не выдерживал – и озорник нырял в эту ледяную воду. Разговор со Степаном – словно хождение по льду Усолки. Никогда не знаешь – пройдешь
