мальчишки бежали за санями, как молодые ретивые псы. Но быстро отстали, запыхались, сели прямо на заснеженную обочину. А настоящий пес, черный, словно уголь в печи, с громким лаем мчался за санями. Он всем видом своим показывал: умру, да только бежать и дальше буду!
– Хмур, останови!
Мужик выразительно хмыкнул, но выдохнул: «Тпру-у-у», мерины послушно остановились. Пес запрыгнул в сани со всего маха, щедро засыпав седоков снегом и шерстью. Он скулил, крутился от Аксиньи к Нютке, успевал, казалось, ластиться сразу к обеим хозяйкам, лез шершавым языком прямо в лицо, смахнул с лавки узел с вещами, топтал длинные юбки. Пес был счастлив.
Сани тронулись, вкусно поскрипывая полозьями.
– Черныш! Чернышенька! – Нюта заливалась радостным смехом, прижимала к себе зверюгу, чесала его грязный, усеянный соломой затылок.
Аксинья улыбалась, глядя на дочку, ворошила лохматый бок и молчала. Она даже не вспомнила о псе, оставленном Зайцевым-Федотовым, не спросила Тошку о судьбе лохматого беса. Но Черныш, бескорыстный и любящий, не укорял ее, не ворчал.
– Чеш, – лепетал Неждан, осторожно касаясь черного хвоста.
Щедрый пес и его осенил любовью. Провел розовым языком по чумазой мордахе, словно говоря: «Теперь ты наш».
4. Законная добыча
После поездки в Еловую Аксинья выслеживала Строганова, как охотник сторожкого соболя. Еще до зари Степан уходил по делам – их за последнее время прибавилось. Ночью приходил поздно, после того, когда дом уже засыпал. Казалось, что Хозяин находился в каком-то ином месте: так редко видели его обитатели хором.
Дождавшись, пока Нюта уснет, Аксинья взяла свечу, накинув на ночную рубаху теплый летник[22], пошла туда, где быть ей не следовало. Без Степана покои казались пустыми и неопасными. Аксинья поставила подсвечник на стол, с любопытством вгляделась в письма и бумаги, прихотливо разбросанные неряшливым хозяином.
Отписки от дьяков, грамоты от воевод, списки с рухлядью и длинным перечнем снеди, оружия, пороха… Она шевелила губами, всматриваясь в убористые строчки. Неровный свет – и вереница дел проходила пред нею. Бесконечные тяжбы, походы, жалованье казачка́м, челобитные сотников… Как же разумом все охватить?
Аксинья вспомнила добрым словом травницу Глафиру, передавшую обычной крестьянской девчушке азы грамоты. Обычный ход жизни не доставлял неудобства тем, кто не разумел мелких козявок, рассыпанных по бумаге или бересте. Чаще всего Аксинья не задумывалась о своем даре. Но сейчас, перебирая письма, ощущала свою странную причастность к делам Степана лишь оттого, что могла прочитать все, разбросанное на столе, кроме самых путаных речей.
Треть свечи обратилась в текучий воск, Аксинья все раскладывала грамотки и отписки: за этой забавой она потеряла счет времени. Хозяин не спешил вернуться в свои покои, а Аксинью одолевала дремота. Она скинула летник и скользнула под теплое, подбитое волчьей шкурой одеяло. Уж давно шептались все, что знахарка проводит ночи в постели Строганова. Здесь она и останется.
