– мать тебе, верно? Выходит, ее и убили? А может, Тань, не она? Может, так, слухи? Ты к милиционерам-то подойди, спроси, как и чего, может, врут? Может, не мать твоя, а кто-то другой?
– Кто ее? – Голос осел. Не голос, а хрип. – Кто ее? Дуня?
– Разное говорят. Ты в дом иди, Тань. Там все и расскажут.
В дом идти было страшно. Так страшно, что дрожали ноги.
Таня замотала головой:
– Нет, я здесь подожду.
Она села на пенек от недавно спиленной яблони и закрыла лицо руками. Что ее ждет? Сейчас и вообще?
Таня не видела, как из дома вывели окровавленного Виталика, а вслед за ним увезли в больницу и раненную в живот Дуню.
Таня зашла в сени и почувствовала запах крови. Ночевала в ту ночь она у соседки. Наутро дошла весть, что Дуня умерла. Обвиненного в убийстве Тони, Таниной матери, и в нападении на сожительницу Виталия посадили, хотя он и отрицал и одно, и другое, говорил, что на сестру, приревновав ее к нему, напала Дуня, а та, схватив нож, ранила нападавшую.
Разбираться не стали – бомж, алкаш, много чести! Да и у женщин не спросишь, обе мертвы. Похоронили их в одной могиле, возле родителей. Два металлических креста, две фотографии – миловидные, свежие, улыбчивые девушки с надеждой смотрят в объектив.
Других фотографий не нашлось, да и эти отыскались случайно.
– Счастье, что ты в тот день уехала, – хором повторяли соседки, – иначе бы все при тебе! И как бы все повернулось, будь ты, Танька, в доме! Ох, страшно представить.
Повезло. Вернуться домой и увидеть труп матери, а потом тетки. Хоронить их в одной могиле. Страшное везение, о чем говорить!
А кто кого там зарезал… Об этом Таня не думала, так было легче.
Все, тема закрыта, и закрыта навсегда. И никогда – никогда! – Таня не приедет сюда, в эту деревню, и не пойдет на кладбище к тетке и матери. И не зайдет в этот дом. У нее будет новая жизнь. Она ни за что не повторит судьбу этих женщин! Но для этого надо бежать, бежать без оглядки. Куда угодно, только подальше отсюда. И забыть, забыть, забыть навсегда.
И еще – теперь у нее никого нет. Вообще никого. Да и раньше особенно не было, если по правде.
В училище было нелегко, зато спокойно – никто не попрекал куском хлеба, никто не выговаривал, не лез в душу.
Соседкой по комнате оказалась глухонемая девушка Лида, так что разговорами Тане никто не докучал. Работала она тяжело, мыла четыре подъезда, а по воскресеньям, вместо того чтобы отсыпаться, разносила заказные письма и телеграммы, да еще два раза в неделю помогала женщинам на почте разбирать бандероли и посылки, раскладывать по ячейкам, рассортировывать печатную продукцию для почтальонов. Трудно, но и это была копеечка.
Отучившись полтора года, Таня устроилась в ателье и сняла угол у пенсионерки, тихой верующей бабули, хорошей, но слегка сумасшедшей – по ночам она хрустела припрятанными засохшими пряниками и карамельками.
Таня затыкала
