Стацинская еще жива?
– Жива и здравствует и не хотела отдавать мне сына. Он воспитывался далеко от нее, в закрытой церковной школе. Правильный выбор, я думаю, у монахов его не стали бы искать.
– Интересно, что за школа, где учат такому владению саблей…
Генерал показался озадаченным.
– Честно признаюсь, никогда не спрашивал…
Стефан догадывался, что у генерала и вдовой пани находились другие темы для разговора. Не суди – и не судим будешь…
– Феликса мне представили недавно. Он показался мне похожим на своего отца. Храбрый мальчик. Он захотел участвовать в нашем деле, и, честно говоря, меня это не удивило. Но я никак не ожидал, что он окажется хамом…
Генерал выглядел расстроенным, снова теребил воротник мундира – и Стефан понял, что этого Феликса Вуйнович будет защищать как родного сына. Тем более что своих сыновей у генерала нет.
– Надеюсь, с ним будет все хорошо… Я хотел бы навестить…
– Я только ходил к нему; он спал, когда я вышел. Но, думаю, чуть позже Феликс прекрасно сможет говорить с тобой… и я очень надеюсь, что он тоже принесет извинения.
Стефан собрался во флигель после обеда, но в коридоре остановился, услышав клавесин. Видимо, Юлию упросили поиграть, и теперь звуки клавесина, как мягкое старинное кружево, обволакивали дом. Стефан, заслушавшись, подошел к дверям гостиной – и услышал, как она поет.
Спи, дитя, не нужно плакать,
Козодой поет у двери,
А на кладбище за полем
Две могилы под крылами
Ангела – в тени зеленой
Дерева, что, будто руки,
Ветви в стороны раскинув,
Стережет покой последний
Неизбежной вечной спальни…
Он узнал старинную грустную балладу – а там, в поле, не узнал, но сейчас ему казалось, что именно эту мелодию играла пастушья свирель…
Две могилы у ограды
Самой, чтоб не расставаться,
Разделенные забором,
Отгороженные души…
Стефан простоял так все время, пока песня не закончилась; а потом в гостиной сказали:
– Матерь с вами, пани Юлия, что ж вы выбрали такую грустную песню?
– Сама не знаю, – ответила она, закрывая крышку клавесина. – Честное слово, не знаю…
Глава 5
Песня Юлии пробудила в нем смутное беспокойство. Cтефан поглядел в небо, выйдя на крыльцо, но оно было нежно-голубым и грозы не обещало. А предчувствие ее все равно копилось где-то в сердце.
Марийкиным флигелем называли добротное двухэтажное
