в лицо.
Был конец апреля, Тина вернулась домой глубокой ночью. Вернее, это по ее меркам половина одиннадцатого – глубокая ночь, а для большинства ее сверстников – детское время. Она бы вернулась раньше, но полчаса простояла с Мишкой в подъезде. Мишка не хотел ее отпускать, в перерывах между поцелуями тоже говорил про детское время. А еще про то, что они уже взрослые и встречаются чертовски долго, и вообще, ему уже мало одних только поцелуев. Нет, он ее не торопит и не заставляет, но, когда Тинка-паутинка решит, что им уже пора, он сделает так, чтобы она ни о чем не пожалела.
Она вырвалась из его жадных объятий только в половине одиннадцатого, голова шумела и кружилась от дерзких Мишкиных слов. Он ее не заставляет, но она ни о чем не пожалеет…
Дома ее ждал дед. Он сидел на кухне перед чашкой остывшего чая. Тина точно знала, что чай остыл, чашка не парила, а дед любил чай исключительно горячий, она однажды украдкой отхлебнула из его чашки и обожгла язык…
– Пришла? – Дед не смотрел в ее сторону.
– Пришла. – Остывший чай должен был ее насторожить, но Тина слишком погрузилась в свои мысли.
– Где ты была? – Чай остыл, а изо рта деда с каждым словом вырывались облачка пара. Или это ей только показалось?
– Гуляла. – Тина уже хотела уйти в свою комнату, когда голос деда ожег, точно плетью:
– С кем гуляла?
– Ни с кем. – Она не врала, она просто не собиралась впускать его в свою личную жизнь.
– Не лги мне, – дед говорил тихо, но от гнева, сконцентрированного в его голосе, казалось, вибрировали стены. – Тебя видели с этим ублюдком.
– Мишка не ублюдок! – Тина могла оставить незамеченными нападки на себя, но оскорблять любимого человека она не позволит никому, даже деду. Особенно деду!
– Он именно ублюдок! – Дед встал из-за стола, отошел к окну. – Не проходит и дня, чтобы его банда не сотворила в городе какое-нибудь непотребство.
– Он не такой, – Тине захотелось объяснить деду, что ее Мишка становится все лучше и что очень скоро наступит такой день, когда он наконец расстанется со своими братанами.
– Он якшается с выродками и дегенератами, – дед не хотел слушать.
– А еще он якшается со мной, – сказала Тина шепотом.
– Значит, ты такая же, как они.
Спорить дальше было бесполезно. Тина и не стала, просто ушла к себе. Всю ночь она не сомкнула глаз, слушала, как за стенкой ворочается и по-стариковски глухо кашляет дед. Уснула она только под утро, убаюканная мыслью, что это даже хорошо, что дед узнал про них с Мишкой. Пусть он не одобряет ее выбор, зато больше не придется прятаться…
Новый день начался необычно: Тину разбудил не трезвон будильника, а голос деда:
– Вставай! Собирайся!
Едва она открыла глаза, дед тут же вышел из комнаты, словно даже дышать одним с ней воздухом
