пока подрастёт мой муж, не будет меня бить, и я окрепну.
В первую же ночь, как попала я в чужой дом и уснула, как и все, на колючей дерюжке поверх сена, проснулась вдруг от животного страха: на меня навалилось что-то тяжёлое, с отвратительным запахом, отрыгивающее кислятиной. Грубые руки шарили по моему телу, больно тискали грудь. Я стала извиваться, как змея, чтобы выскользнуть из-под этого зверя, крикнула. Не тут-то было: мой рот накрыла вонючая лапа, и тут случилось то, что я на самом деле никогда в своей жизни, настоящей жизни, понимаете, не испытывала, и теперь навряд ли захочу испытать – так это было ужасно и отвратительно! Это, конечно, был отец моего несмышлёныша-мужа. Когда он отвалился, наконец, от меня и захрапел, я почти без сознания выползла за порог на улицу в мокрой рубахе, чтобы вернуться в родительский дом. Но подняться на ноги и идти не было сил. Только и смогла добраться до лаза в тыне, и тут, видно, потеряла сознание. На мёрзлой земле лежала не знаю сколько, пока не очнулась от холода. Опять стала подниматься на ноги, цепляться за прутья изгороди – влажная рубаха замёрзла на мне и торчала колом. При свете луны осмотрела себя: в крови подол, ноги и руки. Я плакала от боли, растерянности, обиды, безысходности. Вдруг сзади на плечо легла мягкая рука – я вздрогнула, боясь обернуться. Оказалось, это свекровь. Она повела меня в хлев и там помогла отмыться, дала свою рубаху, а мою принялась стирать. Я не знала, что делать дальше. Вернуться в избу? Там этот зверь, да теперь и свекровь догадалась – не простит мне мужа. Так думала я, стоя в хлеву, не решаясь ни на что. Свекровь перекинула через перекладину выстиранную рубаху, присела под коровой, нацедила молока в плошку и дала мне в руки. Я пила парное молоко, а она говорила:
– Стерпи, Радуня! Стерпи! Всё стерпится, всё перемелется. Привыкнешь, а там и Варнава подрастёт. Станешь настоящей мужниной женой.
Лена замолчала, переводя дух и словно переживая всё заново.
Анна Павловна, вздохнув, спросила:
– А что дальше-то было? Так интересно! Расскажи! Я такой фильм не видела! Это ж, бедная девочка, ужас какой! А что мать, братья? Не отомстили выродку этому? В суд на него подали или сами расправились?
– Это действительно похоже на многосерийный фильм: стоит мне закрыть глаза, как начинается новая серия.
– Так больше ты ничего не видела? – разрумянилась от любопытства соседка.
– Видела. И не только видела, но и чувствовала.
– И что там дальше? – торопила Анна, ёрзая на кровати.
– Вернула меня свекровь в избу, положила рядом с собой, а наутро свёкор вёл себя как ни в чём ни бывало: мимо ходит – не замечает. Хорошо, что дождь сильный полил, пахать нельзя было, вот и занялись со свекровью работой в хлеву да по дому. Я тогда ходить почти не могла, но видела, что свекровь меня жалеет. И стала она по ночам класть меня у стены, а сама рядом ложилась, меня собой закрывала. Стала я отходить, к жизни возвращаться. Тяжело было в поле: Минай меня не щадил,
