тканей. Надо мной сказочными сводами возвышался восточный орнамент потолка.
– Мне всегда нравился Восток, – откуда-то сбоку раздался голос Рубинова – поражённая красотой и необычностью этого места, я даже выпустила его из вида. – Ты куришь кальян?
Я ответила, что не курю, и стала разглядывать маленький восточный столик из настоящего серебра, похожего на тонкое кружево. Наверняка стоил он целое состояние, а выглядел вообще как из сказки.
Появился Рубинов. Он принёс коньяк в пузатых бокалах, и тарелку восточных сластей. Мы выпили, непонятно, за что. Рубинов рассматривал меня очень внимательно, но в этом взгляде не было никакой пошлости. Наоборот, я просто купалась в проницательном внимании этих умных, совсем не раздевающих глаз. Он рассматривал меня со всех сторон и молчал. Я почувствовала себя очень неловко. Я не понимала, что происходит, и абсолютно не знала, что нужно сказать. Меня мгновенно подвела природная сообразительность, и, так как в голове не появилось никаких решений, я пришла к выводу, что лучше придерживаться «классической» тактики – тоже молчать.
Так прошло минут двадцать. Рубинов допил коньяк. Затем встал, схватил меня за руку и поднял с пола. Коротко скомандовал: «Пошли!» Я решила, что тащит он меня прямиком в спальню, и очень возмутилась этой наглостью, просто даже бесцеремонностью. Внутренний голос с ехидцей прокомментировал: «Так тебе и надо! Сама напросилась».
Но всё оказалось не так – в Рубинове не было ничего отталкивающего и пошлого. Он привел меня в другую часть этого огромного пространства, в настоящую мастерскую, заваленную картинами, холстами, красками. В середине, занавешенная плотной тканью чёрного цвета, стояла картина, достаточно большая, даже в пространстве этой объёмной мастерской.
Рубинов подошёл к картине и сдёрнул покрывало. Потом сказал:
– Смотри.
Это было совсем не то, к чему я мысленно готовилась и что ожидала увидеть. Но то, что открылось моим глазам, поразило меня в самое сердце, причём, навсегда. Я думала, что Рубинов просто известный и богатый художник. Теперь же я поняла, что Рубинов – гений. И это откровение, свалившееся на меня совершенно внезапно, буквально пришибло к земле.
Я молча застыла на месте. Человеческие глаза в середине толпы одичалых чудовищ на краю безлюдной пустыни. Замок, недосягаемая мечта, вдали. Замок души, к которому устремлены все побуждения, все чувства. Тайная иллюзия разбитого сердца, тихая гавань, способная излечить все раны. И ясное понимание: эта мечта, эта иллюзия навсегда останется только мечтой. Одичалые чудовища не допустят твоего исцеления. И не останется ничего, кроме бесплодной пустыни, в которой будет ужасающе пусто и одиноко. И ты поймёшь, что рядом никого нет.
Я смотрела на эту картину, и удивительные чувства наполняли мою душу. Картина говорила со мной так, как ещё никто не говорил. Перед ней всё было обнажено, и, словно искусный хирург, производящий операцию, она извлекала самые потаённые мысли и чувства из моего нутра. Она обнажала
