надо удирать как можно дальше от карантина – к черту, к дьяволу, к шайтану, только бы не видеть этих жутких людей, решивших сжечь все здание вместе с ни в чем не повинными больными!
Я плюхаюсь за руль, проворачиваю ключ. Двигатель тут же отзывается мягким металлическим рокотом. Не включая фар, осторожно выруливаю из переулка, то и дело бросая тревожные взгляды в обзорное зеркальце. Никого не видно. Наверное, преследователи решили, что срезали меня из автоматов, и поленились проверять. Тем лучше.
Я не слишком хорошо знаю этот район и потому не сразу нахожу выезд из этих трущоб. Однако минут через двадцать наконец-то выезжаю на проспект, носящий имя президента Мухаммеда и тут же вжимаю в пол педаль тормоза.
Проспект, всегда очень даже нарядный, теперь затянут плотным дымом. В ядовито-желтом смоге мелькают призрачные силуэты, где-то впереди зловеще мерцает багровое зарево пожара. Кажется, горит гипермаркет.
Из клубов дыма перед самым капотом машины материализуются двое громил с огромным плазменным телевизором в картонной коробке. На шее одного болтается «Узи», из-за спины другого торчит ружейный ствол. К счастью, эти милые ребята так заняты своей поклажей, что не обращают на меня никакого внимания.
Чувство все возрастающей опасности накрывает меня с головой. Почему никто не тушит пожар? Как полиция позволила толпам бандитов напасть на карантин, тем более что она обо всем знала? Почему стражи порядка не пресекают мародерство? Откуда у всех этих людей оружие?
Я приоткрываю дверку и тут же захлопываю ее. Салон наполняется удушливым смрадом, выбивающим из глаз жгучие слезы. Я задерживаю дыхание, даю задний ход, осторожно разворачиваюсь.
Добраться до нашей миссии можно и через набережную. Достаточно сделать крюк по одному из переулков, которые нарезают центр города на ровные квадраты. Дым пожарищ, кажется, охватил весь город. Я веду машину едва ли не вслепую, готовый затормозить в любой момент.
Поворот, еще один, парк Независимости, ровные ряды фонарей, слабо подкрашенный электричеством старый город, за которым празднично белеет громада президентского дворца. Кажется, оттуда тоже доносятся автоматные очереди. Но дыма тут значительно меньше. Его, наверное, разогнал ночной бриз.
Неожиданно метрах в двадцати передо мной вырастает какой-то развязный юнец, напоминающий кинематографического палестинского боевика: серый камуфляж, грязная арафатка, автомат Калашникова. Этот субъект, широко расставив ноги, торчит на дороге прямо под фонарем. Я вижу, что он неторопливо, с явным удовольствием от собственной вседозволенности, наводит на меня оружие, целится прямо в лобовое стекло.
В таких ситуациях люди скорее действуют на инстинктах, чем осознанно. Да и времени на размышление не остается. Я пригибаюсь к рулю и резко даю по газам. Малолитражка взвизгивает протекторами и с ревом летит на автоматчика. Последнее, что я фиксирую сквозь клочковатые клубы дыма, – лицо юнца, изуродованное ужасом,
