я все же не понимаю, какое это имеет отношение ко мне, – сказал Боб.
– Видишь ли, Бобби, я не знаю, как это сказать…
– Скажи!
– Это ведь и твой ребенок тоже, – сказал Луи Венарге.
По обе стороны Атлантики на мгновение воцарилось молчание. Пораженный профессор лишился дара речи.
– Бобби, ты слушаешь? Алло?
– Что?
– Я знаю, ты, наверно, поражен этим известием.
– Нет, Луи, я не поражен. Я просто не верю, – отвечал Боб, которому гнев вернул дар речи.
– Но это правда. Она полностью мне доверяла.
– Но какого черта ты так уверен, что отец ребенка – я?
– Бобби, – проговорил Луи, – ты был здесь в мае. Ты помнишь демонстрации? Мальчик родился, как говорится, в положенное время. У Николь тогда никого другого не было. Она бы мне сказала. Конечно, она не хотела, чтобы ты знал.
Господи, думал Боб, это невероятно.
– Черт возьми, Луи, даже если это правда, я не ответственен за…
– Успокойся, Бобби. Никто не говорит о твоей ответственности. Жан-Клод вполне обеспечен. Поверь мне, я душеприказчик. – Помолчав, он добавил: – Есть только одна маленькая проблема.
Боб содрогнулся.
– Какая?
– У мальчика никого нет. У Николь не было семьи. Он совсем один на свете.
Беквит не отвечал. Он все еще старался понять, к чему клонится этот разговор.
– При обычных условиях мы бы взяли его к себе, Мари-Тереза и я… – Луи помолчал. – Мы его опекуны. Но она больна, Боб, серьезно больна. Ей мало осталось жить.
– Мне очень жаль, – мягко вставил Роберт.
– Что я могу сказать? Наш медовый месяц длился сорок лет. Но ты понимаешь, почему теперь это невозможно. Если мы не найдем какую-то альтернативу – и причем быстро, – мальчика заберут в приют.
Беквит, наконец, почувствовал, к чему идет дело. Его гнев и страх нарастали с каждым вздохом.
– Ребенок безутешен, – продолжал Венарге. – Его горе так велико, что он даже не может плакать. Он просто сидит там.
– Переходи к делу, – сказал Боб.
Луи колебался.
– Я хочу сказать ему.
– Сказать ему что?
– Что ты существуешь.
– Нет! Ты с ума сошел? Как это может ему помочь?
– Я просто хочу, чтобы мальчик знал, что где-то в мире у него есть отец.
– Луи, бога ради! Я женат, у меня две маленькие дочери. Послушай, мне правда очень жаль Николь. Мне жаль мальчика. Но я отказываюсь вмешиваться. Я не обижу свою семью. Я не могу и не хочу. И это мое окончательное решение.
Последовала еще одна пауза. Или, по крайней мере, десять секунд невербального общения.
– Ладно, – сказал, наконец, Луи. – Я не стану тебя больше беспокоить. Но я должен признаться, я очень разочарован.
Ну и черт с тобой.
– Спокойной ночи, Луи.
Еще
