отпрянул, заслонившись от Ната кофром.
– Ничего. – У Райдо получилось сесть.
Кажется, он и встать бы смог, но пока предпочитал не рисковать, потому как, если вдруг поведет, если вдруг легкость, которую он испытывал, окажется обманом, то с Ната станется силой в постель уложить. А лежать Райдо не хотел ни в коридоре, ни в постели.
– Уже ничего.
– Ему плохо. – Нат и говорил-то с трудом, клыки мешали да отяжелевшая вытянувшаяся челюсть, отчего речь его сделалась неразборчивой, глухой.
– Мне уже хорошо. – Райдо все-таки поднялся, опираясь на стену. – А так… отравился, с кем не бывает?
– Вас рвало кровью. – Доктор указал на пол. – Это значит, что процесс вошел в заключительную стадию…
Альва беззвучно скрылась на чердаке.
Вот ведь.
А почти получилось уговорить ее спуститься…
– Слушай. – Райдо стянул рубаху, во-первых, она была грязной и воняла, а во-вторых, ему хотелось увидеть свой живот, на котором он до сих пор ощущал отпечаток ладони.
Отпечаток был холодным, и холод от него просачивался внутрь Райдо, растекался по крови, очищая эту самую кровь. Боль и та отступила. А он, оказывается, забыл уже, как это хорошо, когда не больно.
– Слушай, – повторил он, с удовольствием отмечая, что пальцы обрели прежнюю подвижность, и голова не кружится, и вообще он почти здоров. – Скажи, откуда вообще это странное желание взялось?
– Какое?
– Похоронить меня.
Нат подобрался ближе, почти уткнулся носом в живот. Чует? Конечно, чует. От альвы все еще пахнет осенним лесом, тем, который пропитан блеклыми туманами и лиловыми дымами, бродячей паутиной, сосновой смолой.
И запах этот остался на Райдо.
Хорошо. Ему нравится.
– Что она сделала? – Нат потер щеку, и чешуя поблекла, превращаясь в серебристые капли живого железа. – Ты теперь здоров, да?
– Нет.
– Но…
– Забудь.
Забывать Нат не был намерен. И на чердачную лестницу уставился долгим задумчивым взглядом.
– Ты более здоров, чем раньше, – произнес Нат обвиняюще. И доктор, который собирался было что-то сказать, наверняка важное, существенное, про опыт свой немалый, каковой однозначно утверждал, что Райдо пришла пора умереть, замолчал. – Намного более…
Райдо кивнул: с этим он не собирался спорить.
Нет, в груди еще клокотало и каждый вдох давался с немалым трудом. И живот крутило со страшной силой, и вообще мир кружился, раскачивался, но, к предвечной жиле, этот мир был. Многообразный. Яркий.
И Райдо, присев на корточки, трогал ворсистую поверхность ковра, наслаждаясь этим прикосновением и тем, что пальцы чувствовали и жесткость ворса, и пыль на нем, и стены, неровные под бумажными обоями, и сами эти обои, гладкие, со вдавленным рисунком. Он вдыхал их запах
